Ахенэеву партнерши не досталось.
— Блюди, Вальдемар, невинность. — С ехидцей, предвосхищая события, пробросил Яков. — Оно понятно: несмелому — пенки! — И заржал.
— Представление продолжается! — Блажно завопил ведущий и комната погрузилась во мрак. Но — ненадолго.
Заметавшись, темноту пронизал узкий луч, выписал в центре сцены непонятный Ахенэеву каббалистический знак. Зазвучала чарующая музыка и посредине эстрады, с хлопком, вырос огромный бутон Лотоса. Лепестки цветка раскрылись, и перед пресытившейся зельем и ласками публикой предстала нимфа.
Длинные до пят, белокурые волосы, нежные алые губы. Поза девушки — сама невинность. Тонкий манящий голосок что-то напевал…
И у Владимира Ивановича кольнуло под лопаткой: оградить, защитить малышку от прелюбодеев — таким был первый, инстинктивный порыв души Ахенэева.
Не соображая, что вытворяет, он рванулся к Якову и мертвой хваткой вцепился в шкуру. Яков охнул, воззрился на соседа.
— Неужто забрало? — Черт по-своему объяснил причину столь бесцеремонного жеста. — Погоди! То ли еще будет! Ой ей-ей… Эх, Эльвирочка-вампирочка, адов цветик!
— Какая вампирочка, рогатая твоя образина? — Владимира Ивановича била нервная дрожь. — Зачем девочку портите?
— А-а-а, — Яков разочарованно махнул лапой. — Ломай стереотипы, мэн! Смотри внимательнее…
Ахенэев обернулся к сцене, изумленно вылупил глаза и — оторопел. На зов солирующего саксафона, подстегиваемое всполохами юпитеров, выломилось рыкающее, мохнатое чудовище. Оно надвинулось на девушку, удлиняя, как в кошмарном сне свои лапы. Еще чуть-чуть, и страшные когти вонзятся в розовую плоть.
Гитары минорно застонали, ударные зачастили дробь.
Миг — и произойдет непоправимое!
Световой фон полыхнул вулканом, а нимфа?
— Кь-я-я!
Невинное создание отточенным ударом миниатюрной ножки опрокинуло чудовище навзничь. Девушка занесла над мохнатой грудой невесть откуда взявшийся клинок. Взмах, еще взмах — и в руках нимфы оказалась теперь нестрашная, обезвреженная голова.
Музыканты ударили в литавры, раздался бравурный победный марш.
— Я же тебе говорил, ломай стереотипы! — Яков весело подмигнул.
— Хороша-а?… Для ее шоу, мутантов, как в Испании — быков, — за неделю кормить перестают. И-эх! Коррида-Торреро!
— Вольдемар, Вольдемар! Владимир Иванович, очнитесь… — Противный голос Якова настойчиво терзал барабанные перепонки. Что за напасть: голос выталкивал из объятия Морфея.
— Сволочь, да и только… — Освобождаясь от остатков сна, болезненно простонал Ахенэев и размежил веки.
Расплывчатое Яшкино лицо приблизилось, ощерилось гаденькой гримасой смеха.
— На, лечись. — Он протянул салютующую пузырьками банку датского пива.
Владимир Иванович вяло шевельнул рукой и застыл: чьи-то еще очень приятные объятия удерживали, влекли к себе.
Он скосил глаза. Рядом, по подушке, струились знакомые по кошмарному шоу белокурые волосы, а теплые, с наманикюренными коготками руки упруго обвивали шею.
— Эльвирочка-вампирочка! — Всплыло вчерашнее Яшкино выражение.
Ахенэев торопливо провел пальцами по заросшему щетиной горлу.
— Ох, и привили изжогу! — Черт закатился в смехе. — Не бойся, Вольдемар, кроме нескольких засосов на твоей шее ничего не просматривается. Эльвирочка — умница! А на сцене? Что ж — се ля ви[8]… Ее амплуа — женщины-вамп… Так что успокойся и тяни пиво.
Владимир Иванович не заставил себя упрашивать — виски ломило, — с удовольствием выхлебнул содержимое банки.
— Хорошо бы принять душ, освежиться… — Мечтательно подумал он и собрался уже попросить об этом Яшу. Но тот, догадливая бестия, опередил вопрос, предложил сам.
— Как завтракать будем? До сауны или после?
— После! — Не задумываясь ответил Ахенэев и тут же спохватился, засомневался. — Интересно, что у них за сауна? Как бы в крутом кипятке не выварили, а то и в кислоте…
Однако, Яков и здесь не сплоховал, изрек провидчески.
— Не изволь беспокоиться: твое здоровье — мое благополучие! Все будет о'кей[9]! Сам, — он многозначительно ткнул пальцем в расписной потолок, — иногда наведывается. И — доволен!..
И Ахенэев решился, выполз из цепких, жарких объятий, принял вертикальное положение.
— Веди, Демон!..
Хорошо пригнанная, мореного дуба дверь мягко вошла в проем, изолировала Ахенэева от мира, температуру воздуха в котором принято называть комнатной.