«Эль Ранчо» кипит ритмами мамбо. Посетители толпятся в проходе, возле стойки, за колоннами. Снуют официантки в простонародных нарядах, балансируя подносами и оставляя за собой стойкий запах духов, а заодно и терпкого пота крепко сбитых смуглых тел. Сухой ритм бонго[22] звучит в диссонанс с перезвоном колокольчика. Танцевальная площадка забита народом. Чем больше народу, тем прибыльнее. Старуха хозяйка прохаживается, будто наседка по курятнику, подсчитывая доходы. Она сама проводит нас к столику. Меня она не узнает.
— Будете ужинать? — спрашивает она, глядя на Ковбоя, который не удостаивает ее ответом.
Мы заказываем бутылку виски.
— Бутылку? — переспрашивает старуха.
— Да, бутылку. Хотим отпраздновать удачу на скачках.
Старуха крикнула официантку. Та мигом подбежала. Крашеная, в кудряшках блондинка с огромными кофейного цвета глазами, смешливыми и кокетливыми. В глубоком вырезе блузки раскачиваются груди. Она подходит ко мне и обхватывает голой смуглой рукой за шею. Не в силах сдержаться, чмокаю ее куда-то за ухо. Ей нравится, что я так сразу оценил ее прелести. Идальго смотрит на меня очень серьезно и говорит:
— Учти, что это только аванс.
Ковбой озирается вокруг, подобно шкиперу китобойного судна, бдительному, но уверенному в себе.
— Какого черта он молчит, — говорит Идальго, кивнув в его сторону головой.
— Уж таков характер у этого дяди. «Немой алкоголик». Так называют его друзья. Пьет и помалкивает. Впрочем, не думай, он все примечает.
— Что же, вроде попугая будет?
— Какого попугая? — спрашивает Ковбой.
— Из сказки.
— А ну, расскажи.
— А на черта? Ты же знаешь. Все знают эту историю.
— Я не знаю, — говорит Ковбой вполне серьезно.
— Расскажи.
— Да он шутит! Как это он может не знать?
Выпили по большому глотку виски со льдом.
— Однажды жил-был попугай…
Вдруг я вижу Мерседес, которая только что вошла и спешит в свою уборную. Я хотел последовать за ней. На Мерседес белое пальто, поверх воротника рассыпались пышные каштановые волосы. Походка упругая и ритмичная; четко постукивают каблуки. Сразу угадываются тренированные икры ног и стройные щиколотки. «Вон идет моя плясунья», — хотелось мне крикнуть, но я сдержался.
— …попугай этот не говорил ни слова…
Я уставился на дверь, ведущую в артистические уборные, находившуюся в противоположном конце зала. Входит девица, обслуживающая наш столик, и подсаживается ко мне. Она замечает мою рассеянность. Гладит меня по голове, смеется. Мне нравится ее бессмысленный смех, деланный, продажный и вместе с тем симпатичный, мне нравится ее рот. Я позволяю ей гладить меня. Вдруг вижу, дверь открывается. Сквозь толпу танцующих и снующих между столиками мелькнула Мерседес. Я чувствую, что она должна подойти. Она заметила меня и идет к нам. Мерседес уже переоделась для своего танцевального номера, но белое пальто внакидку скрывает детали костюма. Лицо ее, загримированное для световых эффектов, необыкновенно: веки намазаны зеленым, длинные черные ресницы, губы подведены лиловым или фиолетовым карандашом. Она похожа на стилизованную кубистическую куклу.
— Здравствуй! — говорит она.