— Как поживаешь, приятель? — приветствовал он на ходу Идальго.
Мне бросилась в глаза его белобрысая шевелюра, странно сочетавшаяся с темным, морщинистым, как печеное яблоко, лицом.
Подошел парень и, ни слова не сказав, взял кобылу и повел ее вслед за прочими лошадьми.
— Good bye, baby[24], — сказал Идальго, похлопав кобылу по заду и внимательно следя за нею взглядом. Кобыла затрусила, покачивая лоснящимися стройными боками и кокетливо помахивая хвостом, забранным пурпурной лентой и походившим на пышный пучок светлокудрой красавицы. — Прощай, золотце мое, — напутствовал ее Идальго, — пусть другие ставят на тебя! Я же тебя знаю, капризница… Пошли, — прибавил он уже другим тоном. — Пошли посмотрим то, что тебя заинтересует.
Я последовал за ним по извилинам конюшен. Солнце припекало. В небе ни облачка. Кони и конюхи принюхивались к легкому весеннему воздуху. Среди служителей преобладали коротышки, почти карлики.
В их манере одеваться и держать себя читалось очевидное самолюбование. Нарядные, с припомаженными густыми волосами, скрестив руки на груди, они разглядывали проходивших лошадей, словно то был парад красоток. Их рубашки с гавайскими, мексиканскими и шотландскими рисунками горели в лучах послеполуденного солнца. Сидя на корточках, какой-то старик в желтой шапочке курил толстенную гаванскую сигару. С ним рядом белесый парнишка, почти альбинос, наигрывал на губной гармошке ковбойскую песню. Лошади внимательно слушали музыку, прядая поочередно то одним, то другим ухом, кося в сторону испуганными и сердитыми, как у безумцев, глазами. Хлипкий старик прямо посреди проезда мыл щеткой коня. По конским бокам на землю стекала вода, пенистая и пахучая. Мы прошли дальше. Дошли до конца конюшен. Проехал роскошный автофургон, все окошки которого были обклеены рекламой гостиниц и купальных заведений. Мы остановились перед неказистой конюшней. Нижняя часть двери в денник была заперта; в верхнюю, распахнутую часть мы увидели в тени силуэт лошади. Она стояла спокойно, может быть, даже спала. А может, о чем-то размышляла. Идальго приоткрыл дверь соседней пристройки, служившей спаленкой. На детской по размеру кровати спал человек в рубашке и брюках, с босыми ногами. На полу, возле кровати, стояли башмаки, заляпанные грязью и сухим навозом. Включенная электроплитка мягко нагревала воздух и, казалось, поджаривала неясные запахи. Идальго подошел к парнишке и прокричал ему.
— Хулиан, Хулиан…
Тот даже не шевельнулся. Идальго нагнулся и снова прокричал его имя несколько раз прямо в ухо. Опять никакой реакции.
— Да что, этот мерзавец подох, что ли?
— А чего ему подыхать? Просто крепкий сон у молодца. Посмотрим…
Идальго еще раз прокричал имя и звонко шлепнул парня по заду. Хулиан слегка приподнял голову и посмотрел на нас осоловелым взглядом.
— Знаешь, пошел ты… — произнес он детским голосом с явно мексиканским акцентом и снова опустил голову на руку.
Идальго перевернул его, потрепал за волосы. Затем схватил под мышки и встряхнул, словно куклу. Хулиан заправил рубашку в штаны и, протерев глаза, наконец очнулся.
— Привет!.. — произнес он заспанным голосом. — В чем дело, шеф?
— Привет! Ну и дрыхнешь же ты, любезный! Ведь этак и лошадь могли увести вместе с тобой в придачу, а ты бы и ухом не повел.
— Ерунда! Тут у нас не воруют.
У него была приятная улыбка и в черных глазах выражение едкой насмешливости. Волосы длинной челкой нависали над смуглым лбом. Как у всех карликов, возраст его был неопределенным; тело тренированное и мускулистое, как у молодого, а выражение глаз — как у человека многоопытного, пожившего.
— Это, — сказал Идальго, показывая на меня, — мой приятель, почти родич. Познакомьтесь.
— Понятно, — буркнул тот, исподтишка разглядывая меня.
— Как чувствует себя земляк?
— Белый?.. Как ангел. За исключением того, что ленится бегать.
— Взглянем на него?
— Одну минутку. Сейчас он спит свою сьесту.
Идальго весело рассмеялся.
— Ах, сукин сын, да он у тебя барином живет. Видал, приятель? Этот упрямый коняга живет здесь, в Калифорнии, будто на курорте. Говорят, что сперва его привезли в Нью-Йорк, но, поскольку он бегал там плохо, решили перевезти сюда в надежде на климат. А здесь он прижился, освоился и, кроме как есть и пить, знать ничего не знает. Первым он не приходит даже случайно. Его штрафовали уже два раза, не так ли, Хулиан?