— Number five![25]
В окошечке стопкой легли стодолларовые бумажки. Когда я поднял взгляд на Куате, его и след простыл. Исчезли и другие преследователи. Все произошло молниеносно. Я, чтобы не пропали зря мои труды, подошел к кассе двухдолларовых билетов и тоже поставил на пятый номер. Затем вернулся на наш сборный пункт, где застал всех членов нашего лошадиного братства, сидевших на земле и сосредоточенно перечитывавших библию игроков — «Рёйсинг форм». Один Куате был бледен и явно нервничал.
— Ну и работенку же ты задал мне, Куате!
— Ничего, начальник, потерпи. Вот посмотришь, работенка себя оправдает.
И в самом деле. В пробном заезде выиграла пятерка.
— Видал, маэстро? — воскликнул Куате с вспыхнувшим от радости лицом. Впрочем, несмотря на эту вспышку, лицо его продолжало напоминать блеклый кладбищенский-цветок. — Пятерка не могла проиграть, мне сказали ребята из конюшни, она должна была выиграть. Вот это ход! Вот это ход!
Ход, правда, не был уж столь эффектным, так как на этот номер поставило слишком много народу и выдача составила всего три доллара. Но Куате, который обычно подбирал с земли брошенные билеты в поисках выигрышного, это казалось блистательной победой.
— За кем мы охотились, Куате?
— За хозяином, балда. А за кем же еще? Я охочусь только за хозяином; есть чудаки, которые бегают за тренером или его супругой. Я же всегда поспешаю за хозяином.
Хулиан уставился на него со смехом.
— Есть такие, кто бегает за хозяином, — сказал он, — кто бегает за супругой хозяина, кто бегает за тренером или его приятелем; но Куате бегает за всеми… Ха, ха, уж не того ли ты, часом?
— Заткнись, бездельник, ты просто завидуешь моему везению. Сам-то ты на кого ставил?
— Я? — переспросил Хулиан. — На Колиту. Хочешь знать почему? Ночью мне приснился сон. Мне снилось, что бежали «Кентуки Дерби» и что, выходя на прямую, две лошади продолжали борьбу. Знаешь, какие именно? Колита и чемпион Сайтэйшн. Не более и не менее! Колита бежит рядом, нога в ногу, быть может, чуть впереди. Когда они были уже у финиша, Сайтэйшн обошел Колиту, но вдруг обернулся и вежливо сказал: «После вас, Колита, пожалуйста, проходите первой». И что же, ты думаешь, произошло? Колита обошла его на ноздрю.
— А что сейчас случилось с Колитой?
— Все было как в прошлый раз. Правда, я проснулся чуть-чуть раньше финиша. Потому и проиграл. Сны не обманывают, малыш.
Прозвучал гонг, возвестивший последний заезд. Лошади вышли на скаковой круг, и мы, как подобает служителям культа, все поднялись, чтобы полюбоваться проходом белого красавца Гонсалеса. На нем сидел Мелвин Рок, этакая свинцовая чушка, самый глупый жокей Калифорнии. Как только конь появился на дорожке, среди публики поднялся восторженный ропот. Вот это красавец! Ритмической воинской поступью шел Гонсалес, пристыжая своих невзрачных соперников. Он рыл землю копытами, крутил крупной белой головой, размахивал в золотистом предвечернем свете своим густым сверкающим хвостом. Его короткое ржание, казалось, говорило: «Оставьте, оставьте, не держите меня, я проглочу эту дорожку одним духом». Жокей едва сдерживал коня, делая невероятные усилия, чтобы не вылететь из седла. Все неофиты, приезжие и туристы спрашивали друг друга взволнованными голосами: «Это что за конь? Вон тот, белый, белый? Как его зовут?» И казалось, Гонсалес слышал эти восклицания, ибо еще подбавил форсу. Проходя мимо лож, он стал высоко вскидывать передние ноги. Толпа огласилась восторженными криками. В знак приветствия Гонсалес поднялся на дыбы и, как бы отмахиваясь от докучливых мух, вздрогнул всем телом и пустился вскачь. Бедняга жокей, бледный, полумертвый от страха, вцепился в него руками и ногами. Перед заездом Гонсалес галопировал туда и сюда, брыкался, ржал, рыл землю, как дикий бык. Наивные зрители опрометью бежали к кассам, чтобы немедленно поставить на это белое чудо. «Белый! Белый! Белый!» — неслось отовсюду.
Уже вечерело, когда был дан старт этому заезду. На холмах Сан-Бруно завывал ледяной ветер. Куате потирал руки. Идальго переминался с ноги на ногу, Ковбой становился все более лиловым, под стать сумеречному свету, как если бы выпитое за день бросилось ему в голову. Начался заезд! Мы видели, как лошади рванулись со старта, промчались мимо трибун, прошли первый раз финишную линию. Бежали милю с четвертью, в два круга. Перед нами пронесся Гонсалес. На темно-зеленом фоне ипподрома бежал чилийский конь, сотворенный не то из пепла, не то из серебра, рассекая воздух, как томагавк, абсолютный хозяин этой салатной страны, источавшей в знак приветствия свои самые сладостные ароматы. Свистел ветер, а нам, захваченным великолепным бегом, казалось, что это не ветер, а шуршание крылатого коня о сгущавшиеся сумерки. На первом повороте я увидел его мощный круп и задние ноги, сокращаемые и выбрасываемые с такой стремительностью и экспрессией, будто они обрушивали на захудалое стадо, следовавшее за ним, все презрение их обладателя.