Не самое обычное детское увлечение, она и сама это понимала.
Но детство у нее тоже было не самое обычное. Она выяснила это, только когда прибыла в Академию, где впервые увидела Сумеречных охотников своего возраста. В тот день весь первый курс только и щебетал об идиллической жизни в Идрисе, Лондоне, Нью-Йорке и Токио, о бешеных скачках по Броселиандской равнине, о тренировках под любящим взором родителей и институтских наставников. Короче, идиллия царила везде, где ее, Селин, не было. Через некоторое время она перестала слушать и ускользнула незамеченной – горькая зависть не позволила ей остаться. Равно как и перспектива рассказывать о себе.
Она выросла в провансальском замке своих родителей, окруженном яблоневыми садами, виноградниками и лавандовыми полями. La belle époque[4], одним словом!
Селин знала, что родители любили ее – они много раз ей об этом говорили.
– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорила мама, запирая ее в подвале.
– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорил папа перед тем, как отхлестать ее кнутом.
– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорили они, спуская на нее демона-дракона.
Это они говорили и тогда, когда бросили ее, восьмилетнюю и безоружную, в лесу, полном вервольфов.
Так родители учили ее тому, что у слабости, неуклюжести и страха всегда есть последствия. Кровавые последствия.
В первый раз она сбежала в Париж, когда ей было восемь лет. Слишком юная, чтобы верить, будто она сможет исчезнуть навсегда. Она отыскала дорогу к Arènes de Lutèce[5], остаткам римского амфитеатра первого века новой эры – самым, наверное, старым в городе руинам, омытым кровью. Две тысячи лет назад гладиаторы бились здесь не на жизнь, а на смерть на потеху веселой, жаждущей крови толпы – пока и толпу, и арену не смели не менее жадные до крови орды варваров. Потом здесь было кладбище, а сейчас – еще одна ловушка для туристов, куча камней, на которую скучающие школьники и смотреть не хотят. Но это днем.
А под луной это место так и кишело обитателями Нижнего мира. Вакханалия волшебных вин и фруктов; заколдованные горгульи; вальсирующие вервольфы; вампиры в беретах, рисующие портреты кровью; ифрит-аккордеонист, способный заставить тебя умереть, истекая сладкими слезами. Это был Парижский Сумеречный базар, и Селин сразу почувствовала себя здесь дома.
В первый раз она провела тут две ночи: обходила все лавки подряд, познакомилась со стеснительным щенком-вервольфом, утолила голод крепом с «Нутеллой», который, не задавая вопросов, купил ей какой-то Безмолвный Брат. Она спала под прилавком с вампирской бижутерией, скрытая складками скатерти; тусовалась на волшебной ярмарке с какими-то рогатыми детишками. Она, наконец, узнала, что это такое – быть счастливой. А на третью ночь Сумеречные охотники из Парижского Института выследили ее и вернули домой.
Так она узнала, каковы бывают последствия побега – и не в последний раз.
Мы любим тебя слишком сильно, чтобы потерять.
Той ночью Селин лежала, свернувшись в углу подвала и думала: так вот, значит, каково это, когда тебя любят слишком сильно.
Дело у них было простое и понятное. Отыскать на Парижском Сумеречном базаре лавку чародейки по имени Доминик дю Фруа. Собрать доказательства того, что она ведет какие-то незаконные дела с двумя Охотниками-отступниками.
– Есть основания предполагать, что они продают ей кровь и части тела кого-то из Нижнего мира в обмен на незаконные услуги, – сказал Валентин, отправляя их на поиски.
Ему были нужны улики. Селин, Стивен и Роберт должны были их добыть.
– Только тихо, – предупредил их Валентин. – Нельзя, чтобы она предупредила сообщников.
В его устах слово «сообщники» прозвучало просто омерзительно. То, что в дело замешан кто-то из Нижнего мира, и так плохо, но если Сумеречные охотники ведут с кем-то из них темный бизнес… Это уже ни в какие ворота не лезет.
Первый этап оказался простым. Найти Доминик дю Фруа было несложно, ее имя светилось в небе неоновыми огнями. Ярко сияющие трехфутовые буквы над ее палаткой гласили: «ДОМИНИК ДЮ ФРУА – СКИДКИ ВСЕГДА!» Неоновая стрелка указывала вниз.