Хотелось бы обратить внимание в связи с выделенными словами Л. А. Илюшиной на слово рожданикъ (потомок). Это слово следует рассмотреть в контексте всего фрагмента о Птолемее во 2‑м Слове сочинения Козьмы: «Подписание. Суть же и написана на иконѣ, сиа: царь Великыи Птоломѣи сынъ царя Птоломѣа и царица Арсиноа, Богъ братии царевъ Птоломеа и царица Верникиа. Богъ Спасовъ Рожданикъ, ова убо от отца Ираклии Диева сиа же от матере Дионисовы Диевы // приемъ от отца царство Египетско и Ливииско и Сириискои Финикиа и Кипра и Люкыа»[86] (ср. греч. «Εἰσὶν οὖν τὰ γεγραμμένα ἐν τῇ εἰκόνι ταῦτα· βασιλεὺς μέγας Πτολεμαῖος, υἱὸς, βασιλέως Πτολεμαίου καὶ βασιλίσσης Ἀρσινόης θεῶν ἀδελφῶν, τῶν βασιλέως Πτολεμαίου καὶ βασιλίσσης Βερενίκης θεῶν σωτήρων ἀπόγονος, τὰ μὲν ἀπὸ πατρὸς Ἡρακλέος τοῦ Διός, τὰ δὲ ἀπὸ μητρὸς Διονύσου τοῦ Διός, παραλαβὼν παρὰ τοῦ πατρὸς τὴν βασιλείαν Αἰγύπτου καὶ Λιβύης καὶ Συρίας καὶ Φοινίκης καὶ Κύπρου καὶ Λυκίας…»[87]).
Даже в этом небольшом фрагменте древнерусского текста очень ярко проявляется так называемый пословный принцип перевода, «скрупулезно» передающий и словообразовательные формы «θεῶν σωτήρων ἀπόγονος» «Бог Спасов Рожданикъ». Но что еще важно и что является очень яркой чертой контекста после слов: «Богъ Спасовъ Рожданикъ», так это перевод косвенного падежа Διός от Ζεύς (в 2 случаях) именем Диева, т. е. переводчик предполагал существование другого греческого мифологического имени. Аналогичная особенность, и именно с переводом имени Зевса, уже была отмечена исследователями в переводах славяно-русской письменности сочинений византийских авторов. Мы имеем в виду наблюдения Н. А. Добролюбова над языком перевода «Хроники» Георгия Амартола, выполненные им для дипломного сочинения в 1856 г.[88] В одной из глав своего исследования Н. А. Добролюбов остановился на «замечаниях об особенностях и достоинствах перевода в сравнении с подлинником» и «замечаниях о грамматических особенностях перевода» и высказал предположение, что переводчиком «Хроники» был не грек, а славянин, который недостаточно владел греческим языком для создания литературного перевода. Так, в переводе обнаруживается и неправильное понимание греческих слов, и незнание традиции греческой мифологии и философии. И в этом ряду непонимания и незнания переводчика отмечены и косвенные падежи Διός от Ζεύς, употребленные как другое собственное имя[89].
Можно даже высказать предположение, что и переводчик «Христианской Топографии Козьмы Индикоплова» принадлежал к тому же кругу книжников, в среде которых появился перевод «Хроники» Амартола.
Таким образом, при обращении к тексту изучаемого памятника — «Христианской Топографии Козьмы Индикоплова» — на основании изложенных выше наших наблюдений над текстами отрывков, лексических особенностей сочинения и положений, разрабатываемых современными исследователями в изучении переводной письменности, можно с большой долей вероятности говорить о переводе текста древнерусскими книжниками в домонгольской Руси. Среди проблем истории перевода находится и вопрос о связи древнерусской рукописной традиции с сохранившимися греческими списками. Как известно, еще Ф. И. Буслаев считал, что Синайская и Лавренцианская рукописи в оформлении текста связаны своими иконографическими деталями с двумя списками славяно-русской редакции: ГИМ, Синодальное собр., №997, XVI в. и РНБ, собр. ОЛДП, №399, XVI в.[90]
Остановимся подробнее на возможной связи греческого кодекса №1186 из собрания Синайского монастыря св. Екатерины и древнерусской традиции сочинения Козьмы[91]. Оказывается, эта связь возможна, но при обращении к совершенно другим, не менее важным, чем иконографические параллели, сопоставлениям.
В своем исследовании «Путешествие на Синай в 1881 году» Н. П. Кондаков подробно останавливается на описании Синайского кодекса сочинения Козьмы, он датировал рукопись X—XI вв., сравнивал ее миниатюры с другим греческим кодексом сочинения, представленным Лавренцианским списком, дал полное описание 43 миниатюр и указание на изображения животных на последних листах рукописи 204—206[92]. В издании Синайского альбома Ю. Рауля должно бы быть 23 снимка миниатюр «Христианской Топографии» (снимки эти были выполнены во время путешествия Н. П. Кондакова на Синай)[93]. Эта рукопись представляет интерес и в связи с изучением частного вопроса, касающегося не иконографической традиции памятника, а явления, на наш взгляд, интересного и важного в истории древнеславянской традиции памятника. Речь идет о древнеславянских пометах, которые помещены на полях греческого текста сочинения. (Хотя повторяем, что для истории иконографической традиции древнерусской версии именно Синайский кодекс может представлять несомненный интерес, так как и Н. П. Кондаков вслед за Ф. И. Буслаевым считал, что он близок указанным двум иллюминованным древнерусским рукописям Синод., №997, XVI в. и собр. ОЛДП, №399.)[94] Но хотелось бы специально остановиться на анализе древнеславянских помет. Н. П. Кондаков писал в «Путешествии на Синай в 1881 году», что Синайская рукопись была известна уже епископу Порфирию, во время его второго путешествия на Синай он знакомился с ней, но «ограничился лишь заметкою, что она ранее X века. Везде писана и разрисована одною рукою, сохранилась хорошо, но многих листов нет… На полях имеются схолии и глоссы киноварью. Любопытны русские глоссы, перевод греческого оглавления позднейшего времени. Немногие инициалы растительного стиля, встречаются виньетки: две куропатки клюющие и пр.»[95].
86
См.: Книга глаголемая Козьмы Индикоплова. Из рукописи Московского Главного Архива Министерства иностранных дел, Минея Четия митрополита Макария (Новгор. список), XVI в., месяц август, дни 23—31 (собр. кн. Оболенского 159). СПб., 1886. С. 23. Изд. Увар. сп. С. 73.
87
См.:
90
91
Подробнее о синайском кодексе сочинения Козьмы см. в главе I нашего исследования. С. 14, 44.
92
93
Имеется в виду издание Синайского альбома, подготовленного Н. П. Кондаковым по материалам фотографических снимков господина Рауля. Подробности истории издания Синайского альбома см.:
94