После исследований А. И. Соболевского, указавшего несколько десятков текстов памятников, которые, возможно, были переведены на Руси в эпоху до монгольского нашествия, ученые сосредоточили свои усилия на изучении каждого отдельного переводного памятника, отмечая традиционные и оригинальные черты языка сочинения. Как известно, в исторической науке утвердилось обоснованное представление о том, что большая часть переводных памятников письменности появилась на Руси через болгарское посредничество. Так как Болгария приняла христианство более чем на век раньше Руси, то естественно, что христианские памятники традиционного содержания, необходимые для отправления богослужения, а также хронографические, агиографические и нарративные были переведены уже книжниками Кирилло-Мефодиевской и Симеоновской школ. Болгария выступила посредницей, передавшей Древней Руси богатства христианского письменного наследства[8]. Особенно подробно роль древнеболгарской литературы-посредницы рассмотрена в трудах А. А. Алексеева, Б. Ангелова, Д. М. Буланина, В. Велчева, Н. К. Гудзия, П. Димитрова, И. П. Еремина, П. Динекова, В. Д. Кузьминой, Д. С. Лихачева, Н. А. Мещерского, В. А. Мошина, В. П. Адриановой-Перетц, О. В. Творогова. Д. Петковой-Тотевой и др. Д. С. Лихачев в сложной истории изучения взаимодействий и влияний средневековых славянских памятников письменности установил явление трансплантации византийской культуры на славянскую почву. Однако этому процессу не были присущи черты механического проявления, а, как предполагает Д. С. Лихачев: «Элементы византийской культуры, трансплантированные в славянские страны, сильно модифицировали эту византийскую культуру, существовавшую у себя на родине. Византийская культура в славянских пределах была порождена византийской культурой, выросла на ее основе, но она не была ей тождественна. Славянская „рецензия“ византийской культуры имела поэтому собственное лицо. Это было некоторое новое единство религий, воззрений на мир и общество, литературы, живописи и архитектуры»[9]. Постановка же вопроса о непосредственном переводе памятников византийской письменности в Древней Руси без существования возможного их перевода уже у южных славян вытекает из текста «Повести временных лет» под 1037 г., где говорится о том, что Ярослав Мудрый «любя церковныя уставы, попы любяще по велику, излиха же черноризьцѣ, и книгамъ прилежа и почитая е часто в нощи и въ дне; и собра письцѣ многы, и прекладаше от грекъ на словѣньское писмо, и списаша книгы многы и сниска, имиже поучащеся вѣрнии людье, наслажаются ученья божественаго»[10]. Можно рассматривать этот текст и как раннее упоминание дошедших источников о том, что уже в первой половине XI в. в Киеве зародилась школа книжников и переводчиков. Достоверность этого известия никогда не подвергалась каким-либо сомнениям отечественными исследователями. Более того, именно с деятельностью этого круга книжников связывают определенный период в истории древнеславянской переводной письменности, локализованный Киевской Русью. Это так называемый третий (после Кирилло-Мефодиевского и Симеоновского) период расцвета переводческой деятельности славянских книжников, осваивавших богатое культурно-историческое наследие и обогативших ниву славянского просвещения[11]. По наблюдениям А. И. Соболевского и В. М. Истрина, для этого периода были характерны переводы хронографических и агиографических памятников. Вершиной мастерства переводчиков этой школы можно считать перевод текста «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия[12]. К этому кругу переводных сочинений могут быть также отнесены: «Александрия»[13], «Христианская Топография Козьмы Индикоплова»[14], «Повесть об Акире Премудром»[15], «Хроника» Георгия Синкелла[16], «Житие Василия Нового»[17] и др. Анализ текстов дошедших памятников позволяет предполагать, что переводы осуществлялись не только с греческих текстов, но с еврейского и сирийского языков[18]. Можно говорить о высоком уровне мастерства переводчиков, об определенных критериях отбора византийских сочинений, к которым обращались древнерусские книжники. И исследователи византийской культуры, привлекая для изучения переводную древнеславянскую письменность, отмечали своеобразие техники перевода книжников и видели в этом их определенную самостоятельность; в частности. Е. Э. Липшиц писала: «В отличие от современных переводчиков литературных памятников, переводчики средневековья далеко не всегда и далеко не во всем стремились точно воспроизводить оригиналы. Они подходили к материалу более активно… Не следовало ли бы поставить вопрос о том, что, может быть, и славянские переводчики подобным же образом творчески пересматривали текст, приспосабливая его ко вкусам своей страны, своего народа и своего времени?»[19].
8
Вопросы изучения переводной древнеславянской письменности, проблемы взаимоотношений древнерусской и южнославянской литератур, вопросы периодизации и влияний рассмотрены в кн.:
10
Текст цитируется по изданию «Повести временных лет»: ПСРЛ. М., 1962. Т. 1. Стб. 151—152. О раннем распространении грамотности и книжного искусства на Руси свидетельствует и замечательное открытие в 2000 г. в Новгороде деревянного кодекса из трех липовых досок-цер, датируемых 20‑ми гг. XI в. См., например:
11
12
14
17
18
19