И полностью также разделяем высказывание Д. М. Буланина о роли старообрядческой традиции и истории переводной письменности Древней Руси[50].
Во многом продолжающей и развивающей направления исследования проблем, освещенных в работе Д. М. Буланина, является статья А. А. Алексеева[51]. В статье А. А. Алексеева, помещенной в разделе «Дискуссия», рассматриваются аргументы Ф. Томсона по поводу невозможности существования самостоятельных средневековых восточнославянских переводов и излагаются контраргументы, основанные на изучении древнерусского письменного наследия. Прежде всего А. А. Алексеев высоко оценивает исследования А. И. Соболевского и его роль в изучении славяно-русского и восточнославянского письменного наследия. И вместе с тем А. А. Алексеев, как и Д. М. Буланин, считает написание истории древнерусской литературы уделом будущих исследователей. Он отмечает: «Преобладание внимания в отечественной науке к оригинальной восточнославянской письменности привело к определенному искажению общих культурных пропорций Древней Руси: тот христианский фон, который составлялся, прежде всего, из переводов, выполненных у южных славян, оказался написан слишком обобщенно, невыразительно. Между тем христианство в качестве исторического феномена имеет не только специфически присущие ему византийские формы, у славян ему были приданы также некоторые местные особенности. Являясь наднациональной религией, в своих проявлениях христианство тесно связано и с языком, и с социальной структурой всякой исторически существующей общины. Потому история древнерусской литературы может быть хорошо написана только после истории богословской литературы в Древней Руси или, по крайней мере, вместе с нею»[52].
А. А. Алексеев обращает внимание исследователей и на тот факт, что из указанных А. И. Соболевским произведении, переведенных восточными славянами, «были с большей или меньшей полнотой изучены Студийский устав, Христианская космография Козьмы Индикоплова, Иудейская война Иосифа Флавия, Александрия русских хронографов, Есфирь, Повесть об Акире, Девгениево деяние, Сказание о 12 снах царя Шахаиши, Песнь песней с толкованиями, Житие Андрея Юродивого, Повесть о Варлааме и Иоасафе, а также в гораздо меньшей степени Толкования на апостольские Послания»[53]. Далее А. А. Алексеев приводит и сведения из лекций Н. И. Дурново[54], для которых также был составлен список восточнославянских переводов, и отмечает, что «его составитель фактически очень редко высказывается с определенностью о происхождении текстов, ограничиваясь перечислением существующих взглядов»[55]. А. А. Алексеев подчеркивает, что его критика Ф. Томсона как раз и связана с анализом этих двух списков (А. И. Соболевского и Н. Н. Дурново). Так в изложении А. А. Алексеева утверждение Ф. Томсона о невозможности существования переводов киевской поры связано с анализом списков приведенных произведений у А. И. Соболевского и Н. Н. Дурново. А. А. Алексеев замечает, что вся критика Ф. Томсона построена на пяти положениях: «(1) Неверно предположение, что лексика текстов устойчива. Обычно она заменяется при переписке. (2) Суждения о лексическом составе того или иного текста надежны только тогда, когда основаны на изучении кодикологической и текстологической традиции. (3) Невозможно уверенно выделить восточнославянские лексемы; часть названных А. И. Соболевским в качестве русизмов слов известна за пределами восточнославянских рукописей. (4) Если восточные славяне и могли делать переводы, то только за пределами Руси, в Константинополе, на Афоне. (5) Восточные славяне не знали греческого языка, иначе они не цитировали бы отцов церкви по славянским переводам, но обращались бы также и к греческим оригиналам»[56].
51
54