Малыш Этьен был одет в длинную белую ночную рубашку, которая беспрестанно путалась у него в ногах, пока мадам Ратиньоль вела его за руку. Пухлым кулачком он тер осоловевшие от сонливости и дурного настроения глаза. Эдна взяла его на руки и, усевшись в качалку, стала приголубливать и ласкать, называя разными нежными именами и баюкая.
Было не больше девяти часов вечера. Никто, кроме детей, еще не ложился.
Леонс, по словам мадам Ратиньоль, поначалу очень волновался и хотел немедленно отправиться на Шеньер. Но месье Фариваль заверил его, что миссис Понтелье всего лишь сморили сон и усталость, что Тони позднее доставит ее обратно целой и невредимой, и в конце концов Леонса отговорили пересекать залив. Он ушел к Клайну, разыскивая какого-то хлопкового комиссионера, с которым хотел переговорить по поводу ценных бумаг, векселей, акций, облигаций или чего-то подобного, мадам Ратиньоль в точности не помнила. Сказал, что надолго не задержится. Сама она страдала от жары и вялости, сообщила Адель. С собой у нее имелись бутылочка с нюхательной солью и большой веер. Она не согласилась побыть с Эдной, ведь месье Ратиньоль был один, а больше всего на свете он ненавидел оставаться в одиночестве.
Когда Этьен заснул, Эдна осторожно отнесла его в заднюю комнату, Робер тоже вошел туда вслед за ней и поднял москитную сетку, чтобы ей было проще уложить ребенка в кроватку. Квартеронка куда-то запропастилась. Когда они вышли из коттеджа, Робер пожелал Эдне доброй ночи.
– Вы знаете, что мы провели весь этот долгий день вместе, Робер, – с самого утра? – спросила женщина перед тем, как попрощаться.
– Весь за исключением тех ста лет, когда вы спали. Спокойной ночи. – Робер пожал ей руку и пошел прочь, в сторону пляжа.
Он не присоединился ни к кому из гуляющих, но направился к заливу в одиночку.
Эдна осталась снаружи, ожидая возвращения мужа. У нее не было желания ложиться спать. Не хотелось ей и идти к Ратиньолям или присоединяться к мадам Лебрен и компании беседовавших перед Домом людей, чьи оживленные голоса доносились до нее. Она задумалась о своем нынешнем пребывании на Гранд-Айле и попыталась разобраться, чем это лето отличается от всех остальных, что были в ее жизни. Но лишь осознавала, что сама она, ее нынешнее «я» чем-то разнится с «я» прежним. О том, что теперь она смотрит на все другими глазами и привыкает к своему новому состоянию, расцвечивающему и изменяющему окружающую обстановку, Эдна еще не догадывалась.
Она задавалась вопросом, почему Робер удалился, оставив ее одну. Ей не приходило в голову, что молодой человек мог устать оттого, что провел весь этот долгий день с ней. Сама же она не устала, и ей казалось, что он тоже не утомился. Ей было жаль, что Робер ушел. Было бы гораздо естественнее, если бы он остался, ведь у него не было абсолютно никакой необходимости покидать ее.
Ожидая мужа, Эдна тихонько напевала песенку, которую пел Робер, когда они пересекали залив. Она начиналась словами «Ah! si tu savais»[30], и каждый куплет заканчивался все тем же «si tu savais».
Исполнение Робера не было претенциозным. Он был музыкален и не фальшивил. Эдну неотступно преследовали его голос, мотивы, весь напев.
Однажды вечером, когда Эдна, по своему обыкновению немного опоздав, вошла в столовую, там, судя по всему, завязался необычайно оживленный разговор. Говорили сразу несколько человек, и надо всеми, даже над голосом мадам Лебрен, возвышался голос Виктора. Эдна поздно вернулась с купания, одевалась в некоторой спешке, и лицо у нее раскраснелось. Ее головка над изящным белым платьем напоминала пышный, редкостный цветок. Она заняла свое место за столом между старым месье Фаривалем и мадам Ратиньоль.
Когда миссис Понтелье села и уже собиралась приступить к супу, который подали, едва она появилась в зале, несколько человек одновременно сообщили ей, что Робер Лебрен уезжает в Мексику. Эдна отложила ложку и растерянно огляделась по сторонам. Робер был с нею все утро, читал ей, но даже словом не обмолвился ни о какой Мексике. Днем она его не видела, но слышала, как кто-то упомянул, что Робер в Доме, наверху у матери. Она и в голову это не взяла, хотя позднее удивилась, что молодой человек не присоединился к ней, когда она отправилась на пляж.
Эдна посмотрела на Робера, который занимал место рядом с мадам Лебрен, восседавшей во главе стола. Лицо молодой женщины являло собой олицетворение недоумения, которое она и не думала скрывать. Отвечая на ее взгляд, Робер под прикрытием улыбки поднял брови. Вид у него был сконфуженный и напряженный.