– Когда он уезжает? – спросила Эдна у окружающих, точно Робера тут не было и он не мог ответить сам.
– Сегодня вечером! Прямо сегодня! Представляете? Что на него нашло! – одновременно понеслось со всех сторон по-французски и по-английски.
– Немыслимо! – воскликнула Эдна. – Разве может человек в любой момент податься с Гранд-Айла в Мексику, так же как отправляется к Клайну, на пристань или на пляж?
– Я постоянно говорил, что собираюсь в Мексику. Я твердил это годами! – возразил Робер возбужденным и недовольным тоном, с видом человека, который отмахивается от гнуса.
Мадам Лебрен постучала по столу черенком ножа.
– Пожалуйста, позвольте Роберу объяснить, почему он уезжает и отчего именно сегодня, – громогласно провозгласила она. – Вообще эта столовая, когда все говорят одновременно, с каждым днем все больше похожа на бедлам. Порой – да простит меня Господь – мне положительно хочется, чтобы Виктор лишился дара речи.
Виктор саркастически рассмеялся и поблагодарил мать за ее праведное желание, в котором он, однако, не усмотрел никакой пользы для окружающих, разве что оно могло предоставить более широкие возможности и свободу высказывания ей самой.
Месье Фариваль считал, что Виктора в ранней юности следовало увезти в открытый океан и утопить. Виктор заявил, что куда логичнее было бы расправляться подобным образом с несносными стариками, от которых нет никакого спасу. Мадам Лебрен стала понемногу впадать в истерику, а Робер обругал брата не самыми лестными словами.
– Объяснять мне, в сущности, абсолютно нечего, мама, – отрезал он.
Но тем не менее объяснил – глядя в основном на Эдну, – что может встретиться с тем джентльменом, к которому намеревался присоединиться в Веракрусе, только сев на такой-то пароход, который отплывет из Нового Орлеана в определенный день; что Бодле этим вечером отбудет на своем люгере с грузом овощей, а значит, у него, Робера, есть возможность вовремя добраться до города и сесть на судно.
– Но когда вы все это задумали? – спросил месье Фариваль.
– Сегодня днем, – ответил Робер с оттенком раздражения.
– В котором именно часу? – допытывался старый джентльмен с придирчивым упорством, словно проводил в суде перекрестный допрос преступника.
– В четыре часа пополудни, месье Фариваль, – ответил Робер резко и с надменным видом, напомнив Эдне некоего господина на подмостках.
Она заставила себя съесть бо́льшую часть супа и теперь ковыряла слоистые кусочки рыбы в court bouillon[31] вилкой.
Влюбленные, воспользовавшись общим разговором о Мексике, шепотом обсуждали вещи, которые, как они справедливо полагали, никому, кроме них, не интересны. Дама в черном однажды получила из Мексики пару четок тонкой работы, к которым прилагалась особая индульгенция, но она так и не смогла узнать, действует ли эта индульгенция вне мексиканских границ. Отец Фошель из кафедрального собора попытался это объяснить, но, к сожалению, не преуспел. Дама умоляла Робера поинтересоваться данным вопросом и по возможности уточнить, имеет ли она право на индульгенцию, приложенную к поразительно изящным мексиканским четкам.
Мадам Ратиньоль выразила надежду, что Робер будет проявлять крайнюю осторожность в общении с мексиканцами, которые, по ее мнению, являются коварным народом, беспринципным и мстительным. Адель вовсе не считала, что, осуждая разом целую нацию, выказывает по отношению к ней несправедливость. Лично она была знакома всего с одним мексиканцем, который готовил и продавал превосходные тамале[32] и которому она безоговорочно доверяла, настолько угодлив он был. Но настал день, и его арестовали за то, что он зарезал свою жену. Мадам Ратиньоль так и не узнала, повесили его или нет.
Виктор развеселился и попытался рассказать анекдот о мексиканской девице, которая одну зиму подавала шоколад в ресторане на Дофин-стрит. Его никто не слушал, кроме старого месье Фариваля, у которого эта забавная история вызвала неудержимый приступ смеха.
Эдна подумала, не сошли ли они все с ума, если так разговорились и расшумелись по этому поводу. Самой ей было совершенно нечего сказать о Мексике и мексиканцах.
– В котором часу вы уезжаете? – спросила она у Робера.
– В десять, – ответил тот. – Бодле хочет дождаться луны.
– У вас уже все собрано?
– Да. Я возьму только саквояж, а чемодан уложу в городе.
Молодой человек отвернулся, чтобы ответить на какой-то вопрос, заданный ему матерью, и Эдна, допив черный кофе, вышла из-за стола.
Она отправилась прямо к себе. В маленьком коттедже после улицы казалось тесно и душно. Но ей было все равно, у нее нашлась сотня разных дел, требовавших ее внимания. Эдна начала прибираться на туалетном столике, ворча на неряшливость квартеронки, укладывавшей детей спать в соседней комнате. Собрала одежду, висевшую на спинках стульев, и убрала каждую вещь на место – в шкаф или ящик комода. Переоделась, сменив платье на более удобный и просторный капот. Привела в порядок волосы, с необычайной энергией причесав их расческой и щеткой. Затем пошла к сыновьям и помогла квартеронке уложить их.
32
Мексиканское блюдо из кукурузной муки с мясом или овощами, которое заворачивают в кукурузные листья и готовят на пару́.