— Думаете, мы свалились с луны? Полчаса заставляете ждать, а потом являетесь со своим счетом. Но беспокойтесь, я еще проверю, не приписали ли вы. Копейки лишней от нас не получите! А теперь ступайте. Ведите директора или несите жалобную книгу.
— Извините...
— Идите, идите! С вами мне больше нечего выяснять.
Урве взглянула на официанта — его согнутая спина и необычное проворство рассмешили ее.
— Побежал!
— А ты что думала? Что у него, ног нет? — Рейн дрожащими пальцами зажег сигарету. — Обслуживал здесь немецких оберштурмфюреров, пока я животом грязь месил. Я ему еще покажу.
Этих хвастливых слов было достаточно, чтобы настроение у Урве поднялось. Человеку раз в жизни исполняется двадцать лет, и он имеет право отпраздновать этот день там, где хочет.
Официант пришел. Один. Без жалобной книги. Его вдруг осенило, что он ошибся и принял уважаемого гостя за другого. Уважаемый гость должен понять и простить его. Затем он хотел сообщить, что красный портвейн — он у них, конечно, имеется — заказывать не стоит: продукция завода, который выпускает его, насколько ему известно, посредственна. Совершенно случайно он обнаружил маленький запас припрятанного мускателя; его особенно охотно пьют дамы.
— О, непременно принесите! — воскликнула Урве так звонко, что морские офицеры за соседним столиком повернули головы, а самый молодой из них улыбнулся.
— Ваше желание будет исполнено, — поклонился официант и, повернувшись, быстро пошел.
— Подлизывается, жук, — сквозь зубы процедил Рейн, в котором гнев уже немного поостыл.
— Пусть себе подлизывается, — миролюбиво ответила Урве. Ее развеселило «укрощение строптивого», окончившееся мускателем. Теперь и она попробует этот нектар, о котором еще в прошлом году с таким восторгом рассказывала Ли.
Когда наконец появились аппетитные кушанья и когда в первую очередь они появились «на их «столике, Рейн заключил мир.
В этот момент в зал вошел коренастый мужчина лет пятидесяти с портфелем в руках. Он остановился и обвел зал усталым взглядом. Солидные мужчины, сидевшие за столиком по другую сторону балюстрады, кивнули ему, и знакомый бас по-свойски крикнул: «Георг!» Вздрогнув, тот обернулся и, улыбнувшись уголками рта, направился в их сторону. Ему с шумом освободили место, стали хлопать по плечу.
Знакомое, удивительно знакомое лицо. Круглый подбородок, большой мясистый нос и светлые с холодным блеском глаза. Внезапно Рейну вспомнилась картина далекого прошлого. Их дивизия шла сквозь метель. Позади были развалины Великих Лук, тяжелые бои и победа, потребовавшая многих жертв; впереди — тыловой лагерь, отдых, рытье землянок в мерзлой земле, учения. В большой деревне, где они сделали остановку, Рейн увидел машины — они принадлежали дивизионной хлебопекарне. Он вошел в избу погреться. С этими веселыми парнями, развозившими хлеб, стоило иметь дело — какая-нибудь трофейная мелочь иногда могла превратиться здесь в теплую душистую буханку. В избе, за столом, разложив перед собой какие-то счета, сидел капитан интендантской службы. Поймав его холодный вопрошающий взгляд, Рейн, буркнув извинение, ретировался назад, в метель. То же лицо. Он видел это лицо не раз и потом у продуктового склада дивизии. Затем на концерте Ярославского художественного ансамбля. Запоминающееся лицо. Надо непременно рассказать Урве о человеке, который в свое время снабжал всю дивизию хлебом.
— Это же отец Юты, — сказала Урве и с интересом оглянулась назад. — Он, должно быть, не узнал меня.
— Отец Юты Зееберг?
— Ну да. Он был у вас в корпусе каким-то большим начальником по снабжению. А осенью сорок четвертого года, как только вы вернулись, его назначили в ЭРСПО[3]. Между прочим, он строит в Нымме дом.
Рука Рейна, державшая графин, на мгновение замерла над столом.
— Строит дом? А когда он будет готов?
— Ну кто может в точности знать.
— И ты только сейчас говоришь мне, Урри!
— Ну и что? Юте даже мне не хочет всего рассказывать. Последнее время мы как-то отдалились друг от друга. Помню, она только сказала однажды, что ей эта постройка не по душе.
— А нам — да.
— Не понимаю.
— Ну как ты не понимаешь?!..
— Знаешь что — не будем сегодня говорить об этом. Я уже по горло сыта разговорами о квартире.
— А кто не сыт? Но как же не говорить, если вдруг появляется надежда. Построят дом, освободится квартира.
— Бедный Rêné, о чем ты только не мечтаешь. У них прекрасная трехкомнатная квартира с ванной. Найдутся претенденты посолиднее нас с тобой.