Вскоре, однако, ситуация несколько изменилась. «…Пришли первые газеты из Петрограда и Москвы. Появилось много новых газет социалистического направления, призывавших к низвержению государственного строя и разложению дисциплины в армии и на флоте. Во мгновение ока настроение команд изменилось. Начались митинги. Из щелей выползли преступные агитаторы»12.
12 марта флот был приведен к присяге новой власти. Русские генералы и офицеры сделали свой выбор. Так же как и А. В. Колчак. Однако ненависть к офицерам, всяческому начальству и «буржуям», что, подобно семенам, была посеяна в матросской массе условиями ее службы, помноженная на жажду «воли» и развал государства, очень скоро даст в Крыму ужасающие всходы.
Из весенних впечатлений прибывшего в Севастополь офицера: «Как всегда, везде встречались матросы, но большинство, однако, не отдавало честь, и только одиночные иногда подымали руку к фуражке. (…) На улицах не было городовых – старых знакомых, которых так привык видеть на этой дороге и часто любоваться их выправкой. Вместо них ходили с винтовками какие-то оборванцы и зеленая молодежь – гимназисты лет пятнадцати, реалисты и вообще очень молодые люди. (…) Словом, Севастопольская милиция первых дней революции производила комичное и несерьезное впечатление.
Скоро я вошел в подъезд штаба… Уже в вестибюле я был поражен той картиной, которую увидел: масса солдат 5-го полка в расстегнутых шинелях и мундирах ходила, сидела и лежала на каменном полу. Никто не встал при моем приходе, везде была грязь, кожура семечек, какие-то объедки, окурки… Все эти люди громко говорили, спорили, горланили, были растрепаны и грязны. (…)
Было пусто и больно на душе, чувствовалось, что хотя и нет в Севастополе убийств, подобных кронштадтским, но есть что-то липкое, цепкое, ползучее, что-то нездоровое, не революционный подъем и красота, а страх и заискивание перед загадочной матросской и солдатской массой»13.
Так начиналась новая эпоха. Наиболее прозорливые умы предвидели, что это будет эра катастроф.
Верховная власть в губернии принадлежала теперь губ-комиссару, первоначально в лице бывшего председателя Губернской земской управы Я. Т. Харченко, уполномоченному «Хлебармии» по Таврической губернии, занимающейся поставками хлеба и фуража для армии. С мотивацией – правые взгляды и махинации с хлебом – он замещается распоряжением правительства от 27 марта членом конституционно-демократической партии, ялтинцем, кадетом Н. Н. Богдановым[2] с помощниками социал-демократами П. И. Бианки и П. С. Бобровским. На местах создается институт уездных комиссаров.
Опорой комиссара были комитеты общественной безопасности (общественные комитеты), возглавляемые в основном деятелями либерального толка. Самостоятельной властной роли комитеты не играли. Сохранились как органы управления городские думы и управы, губернское и уездные земства (решение Временного правительства о создании волостных земств фактически не было реализовано). В июне – июле, сентябре – октябре в них состоялись перевыборы.
Началось формирование профессиональных союзов. Они были весьма разнообразны. Так, первый профсоюз мусульман Симферопольского района, образованный в апреле 1917 года, объединял 63 музыканта14.
В марте 1917 года временные центральные бюро, затем – советы профсоюзов возникают в Симферополе и Севастополе. Возродившиеся в 1917 году фабрично-заводские комитеты – фабзавкомы (или, как они официально определялись, – низовые профсоюзные ячейки на предприятиях), своеобразные внутрифабричные общины, как и везде по стране, были более радикальными, чем собственно профсоюзы. На съезде фабзавкомов 12 октября было представлено 21 145 рабочих.
Профсоюзы же создавались и возглавлялись меньшевиками и предпочитали заниматься сугубо материальными проблемами.
За четыре месяца после Февраля было создано 255 профсоюзов, объединяемых по городам Центральными бюро, с численностью более 65 тысяч человек. В контакте с советами и соцпартиями профсоюзы добиваются весной сокращения рабочего дня до 8 часов примерно для 30 тысяч рабочих и служащих (данные по всей губернии)15.
2