В итоге Душегуб оказался в Лондоне без гроша в кармане. А слухи распространяются быстро. Клерк с бесхарактерным подбородком за стойкой «Клариджа» вежливо сообщил, что мой обычный номер занят и, к его превеликому сожалению, поселить меня решительно негде. Мол, на дворе февраль, сыро, понаехало столько народу! Не заложи я свой хлыст, мигом бы нашёл ему применение. Сильнее проклятых туземцев ненавижу разве что гостиничную челядь. В большинстве своём это воры или даже хуже — доносчики. Сплетни среди них разлетаются так быстро, так что в другую гостиницу мне можно было даже не соваться.
Я уже подумывал отправиться в клуб «Багатель». Дело, честно говоря, рисковое, ведь там не любители собираются. Можно попусту потратить целый вечер, расшаркиваясь с точно такими же, как и я, плутами, которые не попадутся на мои уловки, а если и попадутся, то могут тоже оказаться не при деньгах. Ещё вариант — отправиться на Пикадилли и поошиваться там в надежде углядеть в сточной канаве обронённую десятку. На худой конец, затащить какого-нибудь фермера Джилса в тёмный переулок, раскроить ему черепушку и позаимствовать кошелёк. По сравнению с убийством Кошечки Кали — явная деградация, но деваться некуда…
— Никак Моран Душегуб? — протянул кто-то, и мне пришлось отвлечься от изучения сточной канавы. — По-прежнему палите во всё живое?
— Господин Арчибальд Стэмфорд? По-прежнему подделываете тётушкину подпись?
Я познакомился с Арчи в излингтонском полицейском участке. Меня тогда не только выпустили, но даже принесли извинения. Когда ты «особо отмечен за воинскую доблесть», ищейки прислушаются к тебе, а не к жалкому торговцу, оттирающему ластиком белый воротничок. А вот недотёпу Стэмфорда засадили в кутузку на полгода. Пытался снять денежки со счёта какой-то родственницы.
Судя по внешнему виду, Арчи с тех пор поднаторел в своём ремесле: галстук с булавкой, трость, серый с отливом сюртук, щегольской цилиндр и добротные ботинки. Вся его снисходительная манера и явное желание поддразнить говорили о наличии средств. Что ж, в таком случае — здравствуй, старый любезный друг!
Рядом как раз располагался театр «Критерион», так что я предложил пропустить по стаканчику в баре. После нескольких порций виски Арчи захмелеет, и вопрос, кому платить, решится сам собой. Я поведал ему трагическую историю о том, как мне не удалось поселиться в любимом номере, и посулил поведать о своих злоключениях и геройских подвигах во время Джовакской кампании. Хоть и сомневался, что заляпанного чернилами мерзавца тронут рассказы о дальних странах и подвигах на благо империи.
Глаза у Стэмфорда неприятно поблёскивали, и я невольно вспомнил о своей покойной подруге-тигрице. Он пожёвывал губами, словно изо всех сил сдерживал желание что-то рассказать. Подобные ужимки я впоследствии часто замечал у подчинённых моего благодетеля.
— Душегуб, старина, я знаю одно местечко, которое вам непременно подойдёт. Прекрасные комнаты на Кондуит-стрит, как раз над апартаментами миссис Хэлифакс. Вы же знаете эту особу?
— Ту, что держала публичный дом в Стипни? Железные мускулы и длинный язык?
— Она самая. Теперь перебралась в Вест-Энд. Так сказать, вступила в синдикат. В процветающую компанию.
— На её товар спрос будет всегда.
— Действительно. Но речь не только о шлюхах. Компания занимается ещё кое-чем. Есть один, так сказать, прозорливый человек, склонный к размышлениям. И у него возникли некоторые соображения по поводу моего ремесла и ремесла миссис Хэлифакс, да и вашего, между прочим, тоже.
Я уже кипел от злости. Арчи перешёл на свои обычные экивоки — будто подкрадывался к собеседнику сзади со свинцовой дубинкой наперевес. Терпеть этого не могу. К тому же упоминание о так называемом моем ремесле подлило масла в огонь. Как же захотелось угостить Стэмфорда коронным ударом (аккуратно бьёшь противника в глаз тяжёлым кольцом с эмблемой Бенгалорского полка и любуешься кровавыми разводами на светло-сером сюртуке; потом — кулаком в живот, а когда начнёт хватать ртом воздух, нужно быстренько снять часы с цепочкой и пошарить в карманах). Конечно же, наличность Арчи следует тщательно проверить: нет ли банкнот с орфографическими ошибками. Если всё сделать правильно, будет похоже на небольшую размолвку между двумя джентльменами. Возмездия я не опасался: Арчи к ищейкам не побежит. А если сам вздумает со мной тягаться, мигом схлопочет добавки.
— Я бы этого делать не стал, — промолвил Стэмфорд, словно прочитав мои мысли.
В лицо мне словно плеснули талой водой с гималайских вершин.
Я повернул голову и увидел в зеркале над стойкой своё отражение: щёки изрядно покраснели, сделались даже не красными — пунцовыми. Руки стиснули край стола, аж побелели костяшки. «Должно быть, — подумал я, — вот так я и выгляжу перед срывом». Время от времени подобные «срывы» просто необходимы, иначе невозможно остаться в живых после всего того, что выпало на мою долю. Обычно в себя я прихожу закованным в наручники, а по бокам идут два полисмена, как правило с подбитыми глазами. Оппонент или оппоненты, пусть даже среди них прекрасная дама, не в состоянии выдвинуть обвинения, потому что их бесчувственные тела увозят в больницу.
И всё-таки для хорошего игрока в карты подобная несдержанность — серьёзный промах. Моё лицо выдавало меня со всеми потрохами.
Стэмфорд мерзко улыбнулся, словно где-то рядом, за занавеской, прятался его сообщник, державший меня на мушке.
Libertè[4], ха!
— Полковник, вы ещё не продали рŷжья?
Я бы охотно заложил фамильное серебро (на самом-то деле я так в своё время и поступил), продал боевые награды, сдал в бордель сестёр (хотя кто польстится на этих распевающих гимны крокодилиц) и выдал секретные чертежи Королевского флота русским… но ружья — это святое. Моё оружие, тщательно смазанное, хранилось вместе с целой сумкой патронов в Англо-индийском клубе, в сундуках вишнёвого дерева. Вырвись вдруг на свободу из зоосада в Риджент-парке тигр или лев — я (за неимением слона) мигом раздобыл бы двуколку и отправился выслеживать хищника на Оксфорд-стрит.
Стэмфорд прочитал по моим глазам, насколько оскорбительно прозвучало его предположение. На него смотрел уже не красный как рак Душегуб — нет, на него с ледяным спокойствием взирал «лучший охотник на крупного зверя, какой когда-либо существовал в наших восточных владениях». Заметьте, так сказал не я, — стало быть, это не пустое бахвальство.
— Тот человек, — чуть испуганно продолжал Арчи, — склонный к размышлениям, о котором я упоминал. В некотором роде я на него работаю. На него, вероятно, работает половина народу в этом зале, хоть и не все они об этом догадываются…
Я оглянулся по сторонам. Обычный сброд: лентяи и разрисованные дамочки обменивались фальшивыми улыбками, липкими пальцами лезли в карманы и под юбки; молодчики в добротных костюмах толковали о «делах» — проще говоря, о всё том же воровстве; несколько болванов с кретинскими физиономиями околачивались возле стойки, не подозревая, что форменные ботинки выдают в них переодетых полицейских.
Стэмфорд протянул визитную карточку:
— Ему нужен наёмный стрелок…
Арчи никогда не мог подобрать правильного слова. Я охотник, а не ловчий. Стрелок по призванию, а не наёмный стрелок.
С другой стороны, охота есть охота…
— Возможно, он вас заинтересует.
Я взглянул на визитную карточку, на ней значилось: «Профессор Джеймс Мориарти, Кондуит-стрит».
— Профессор? — фыркнул я.
Воображение мигом нарисовало этакого побитого молью остолопа, вроде тех, что целую вечность терзали меня в Итоне и чуть меньше в Оксфорде. Или же это какой-нибудь умник-пройдоха, щеголяющий фальшивым званием?