Связь с тем, что я читаю сейчас у Сухраварди[97], чьи образы, особенно в превосходной «Повести о багряном Архангеле», как будто присоединяются к моим разрозненным предчувствиям непосвященного.
И даже к увиденному наяву, вроде двух вчерашних маленьких удодов в дорожной пыли с их головками, похожими на невесомые молоточки. У Сухраварди они указывают путь в таинственном странствии:
«Но в ночные часы мы поднимались во дворец, который высился над огромным пространством, открывавшимся за окном. К нам часто прилетали голуби из лесов Йемена, рассказывая о том, что происходит в запретном краю. Порой до нас доходил и свет йеменской звезды, которая сияла с правой, „восточной“ стороны, сообщая о семействах, живущих в Наджде. Ветер, пропитанный ароматами арака, рождал в нас один взрыв восторга за другим. И тогда мы дышали желанием вернуться на родину, смешанным с тоскою по ней.
Так мы поднимались по ночам и спускались вниз днем. И вот однажды, ночью полнолуния, мы увидели влетающего в окно и приветствующего нас удода. В клюве он держал письмо, присланное „с правой стороны дола, располагающегося на благословенной равнине, в глубине кустарника“.
Удод сказал: „Я нашел способ освободить вас обоих и принес вам „верные вести из земли царицы Савской“. Вы найдете все объяснения в письме вашего отца“».
Меня особенно тронуло то, что «йеменская звезда», встающая на этих страницах, это Канопус, который я полюбил, открыв его для себя однажды поутру только этим летом.
«О Давид! Домашний кров теперь не для меня. Мое место среди тех, чье сердце разбито». Загадочные слова Сухраварди из трактата под названием «Язык муравьев». Может быть, я не понимаю их до конца, но слышу всем сердцем.
Как и эту фразу из «Книги испытаний» Аттара: «Кто знает, до каких высот способна подняться утренняя молитва простой старухи?»
Утро, и этот летний свет, из года в год неминуемо переносящий меня к тому давнему переезду на лодке через Невшательское озеро к Эставайе, когда этот город на миг показался мне издали тем швабским городишком, каким, должно быть, виделся Гёльдерлину, хотя он в ту пору еще не упоминал о «философском свете» за окном, который через полтора века так заворожит Гюстава Ру (свидетельством чему наброски его «Реквиема» — обязательно нужно их опубликовать).
август
Книга Корбена[98] об Ибн Араби в итоге противопоставляет «богоявление» и «воплощение». Есть путь «чистой святости», а есть другой, подразумевающий муки, — юный и взрослый Христос, которые смотрят друг на друга со стен Сант Аполлинаре Нуово в Равенне; замечтавшись, я иногда почти воочию представляю себе это противостояние вечности и времени.
Идти дорогами, когда они уже почти неразличимы, когда вот-вот исчезнут из глаз; кое-где кажется, что шагаешь по углям, которые тем не менее не обжигают. И попутчиками в этих, пока еще освещенных солнцем местах одни бабочки.
Идти. Дороги диктуют — или как будто диктуют — путь, исчезая из виду.
сентябрь
Сон. Какой-то юноша (из тощей, угловатой породы неуемных, ни в чем не сомневающихся книгочеев) заставляет меня прямо посреди города стрелять из лука в кого-то, кого я не знаю и не уверен, знал ли когда вообще (кажется, это тоже юноша). Я с опаской пробую пальцем наконечник стрелы — она острая и вполне способна убить. Поскольку я — конечно же, намеренно — промахиваюсь, он принуждает меня повторить выстрел, я пытаюсь вырваться из-под его власти; стрелять нужно в месте, похожем на галерею или подземный переход, где полно людей. Я показываю ему, что одна из стрел кривая, — словом, стараюсь увильнуть, как могу. Он убеждает, чтобы я не обращал внимания на группу молодых велосипедистов-израильтян, которые появятся как раз в ту минуту, когда мне нужно стрелять: дескать, это просто цыгане. Возмущенный подобной выдумкой, издавна оправдывавшей антисемитов, я осыпаю его оскорблениями. Вспыхивает ссора. В конце концов я кричу, что не буду стрелять или выстрелю в него. Пытаюсь бежать (и вижу, что дело происходит на площади Святого Франциска в Лозанне). Тут он, в той же нападающей и настырной манере, спрашивает: «Она любит марки?» — и отправляется их покупать. Она — это моя дочь. Я понимаю, что он хочет убить ее, намазав марки ядом. Я снова кричу. Наконец мне удается от него освободиться.
Этот человек был, конечно, дьявол. Весь сон дышал насилием, крайней злобой, непримиримым спором.
98
Анри Корбен (1903–1978) — французский историк религии, виднейший специалист по гностическим течениям в иранском мусульманстве, переводчик классиков суфизма.