— Глядите-ка! — обрадовался тот. — Помянешь черта, он сразу и явится!
— А ну пошел отсюда! — гаркнул пристав.
Думая, что ослышался, Живоглот тупо уставился на него.
— Пошел отсюда! — крикнул пристав снова.
— Полноте, вы с ума сошли! Я же хозяин дома!
Судебный пристав и вправду походил на сумасшедшего: он бросился на домовладельца, спустил его с лестницы и заорал во все горло:
— Верно, ты хозяин, грязная скотина! Долой хозяев! Долой хозяев!
Месье Живоглот поднялся и, коль скоро его жизни угрожала опасность, из чистой самообороны выхватил револьвер, прицелился и одним выстрелом уложил взбесившегося пристава на плесневелый пол рядом с тазом и тряпкой.
Господь как раз проходил по залу суда, когда Маликорн предстал перед апостолом Петром.
— Ба! Наш судебный пристав вернулся! Ну как у него дела?
— Право слово, — ответил апостол, — на этот раз мы с ним долго возиться не станем.
— Я хотел спросить, как там его добрые дела.
— О них и говорить не стоит. Он совершил всего одно доброе дело.
И тут внезапно апостол Петр ласково улыбнулся Маликорну. Пристав хотел возразить, что у него набралось шесть тетрадей добрых дел, перечислить их все по порядку, но апостол не дал ему и слова вымолвить.
— Да-да, всего одно доброе дело, зато какое! Представляете, судебный пристав крикнул: «Долой хозяев!»
— Прекрасно, — прошептал Господь, — просто замечательно.
— Он выкрикнул это дважды и погиб, защищая малых сих от жестокого угнетателя.
Господь Бог в радости и умилении повелел ангелам своим играть на лютнях, виолах, гобоях и флажолетах гимн в честь Маликорна. А потом распахнул перед ним обе створки райских врат как перед нищим, бродягой, сиротой или казненным. Ангельская музыка волной подхватила судебного пристава, у него над головой засиял нимб, и он вошел в жизнь вечную.
Жосс
За последние пять лет Жосс бывал здесь не меньше трех раз и все же с трудом узнал дом сестры среди других аккуратных домиков тихого предместья провинциального городка. Он даже забыл, что его фасад между первым и вторым этажами украшает яркий карниз со светло-зелеными ромбами. Такси остановилось, Жосс вышел из машины, оглядел чистенький коттедж за витой оградой, откуда не доносилось ни звука, и впервые в жизни почувствовал нечто похожее на тоску одиночества. Шофер с мрачным видом принялся вытаскивать из багажника три металлических ящика с белой надписью прописными буквами: «Аджюдан[6] такой-то», — тут хранилось все имущество Жосса. Таксисту сразу не понравилось, что на выходе с вокзала к нему направился этот сухонький седой старичок в берете, какой носят баски, и с желтой ленточкой в петлице; он почуял в нем кадрового офицера и возненавидел всем своим антивоенным существом. Металлические ящики окончательно убедили его в собственной правоте.
Жосс попробовал открыть железную калитку, однако убедился, что она заперта. Он обернулся к шоферу, который как раз выставил на тротуар улицы Аристид-Бриан третий ящик, и сказал ему резким повелительным тоном, сердито сдвинув брови, будто именно он виноват в постигшем Жосса разочаровании:
— Никого нет дома? Что это значит?
— Не мое дело, — высокомерно оборвал его тот.
— Сколько я вам должен?
На счетчике набежало семь франков, еще три водитель потребовал за помощь с багажом. Жосс заплатил без возражений и прибавил десять су на чай. Шофер пронзил его гневным взглядом, презрительно поджал губы, сунул деньги в карман без слова благодарности, плюнул в сторону ограды, сел в машину и уехал. Жосс взглянул на циферблат наручных часов. Почти пять вечера. Низкие свинцовые облака, холодный пронизывающий ветер — все предвещало приближение зимы. Безлюдная улочка предместья ближе к городу была по обе стороны застроена внушительными доходными домами, за ними следовали небольшие изящные, но довольно однообразные особнячки, а ниже, у железнодорожного переезда, лепились наспех сколоченные временные жилища бедных семей. Жосс стоял как вкопанный возле трех ящиков и слышал только завывание ветра в кронах деревьев; изредка ветер смолкал, и тогда доносился отдаленный пронзительный скрежет с лесопильни, что находилась за перекрестком, рядом с железной дорогой. Военная служба куда только не бросала Жосса: он исколесил всю Францию, Германию, побывал в Северной Африке, на Ближнем Востоке и ни разу не был поражен или растроган каким-либо пейзажем, а тут вдруг проникся печальным видом улицы, затосковал, пожалев, что согласился доживать свой век в унылой провинции, и даже ощутил разлитую в воздухе угрозу. Его чувства внезапно обострились, и он встревожился, усмотрев в этом пагубное влияние гражданской жизни, которая разлагает даже самых крепких, сильных, закаленных людей — настоящих мужчин, — какими он считал лишь профессиональных военных. Жосс вновь обернулся к калитке, заметил на одном из каменных столбов кнопку звонка и на всякий случай позвонил. В ответ сейчас же хлопнула дверь позади дома, послышался стук каблуков по бетонной дорожке, идущей вдоль фундамента. И перед ним появилась Валери, его родная сестра, в неизменном черном платье, долговязая, сухопарая, седая, гладко причесанная на прямой пробор, что едва ли могло смягчить резкие черты сурового лица. Она отчетливо произнесла холодным звучным голосом: