Наконец, в этом сумасшествии было обнаружено рациональное зерно и даже выявлен некоторый метод. В нем содержалась идея эволюции. Признание, после многочисленных насмешек, палеолетических орудий реликтами человеческой культуры, по всей видимости, помогло антропологии проникнуть в священный круг узаконенного знания. Ее разработки давали обилие иллюстраций к учению м–ра Дарвина. Современные авторы, пишущие на эту тему, опираются главным образом на малосистематизированные взгляды своих предшественников в XVIII в. — Гоге, де Бросса, Миллара, Фонтенеля, Лафито, Буланже, а иногда даже Юма и Вольтера. Являясь первопроходцами, эти мыслители не были знакомы с историей изучения психики, в частности с идеями таких месмеристов и магнетистов, как Пейзекур, Аморетти,
Риттер, Эллиотсон, Мэйо, Грегори. Они всегда следовали тем же путем, каким впоследствии шли Лёббок, Тайлор, Спенсер, Бастиан, Фрэзер, а не тем, каким пошли Гёр- ней, Рише, Майерс, Жане, Дессуар, фон Шренк–Нотцинг. Но первые исследователи были в гораздо меньшей степени озабочены проблемой метода и проблемой достоверности.
Достоверность! Она была камнем преткновения для антропологии. В поздних работах м–ра Макса Мюллера мы все еще слышим эхо былых сетований. Вы найдете у столь любезных для вас дикарей, — говорит м–р Макс Мюллер, — все, что'вам нужно, и это критическое суждение (по отношению к некоторым антропологам) вполне оправдано. Вы можете, вооружившись карандашом, бегло просмотреть несколько книг путешественников и подобрать те примеры, которые будут подтверждать вашу точку зрения. Предположим, учитывая рассматриваемую в настоящее время тему, что вы придерживаетесь теории, согласно которой у дикарей можно обнаружить проблески веры в Высшее Бытие. Вы без труда найдете свидетельства, подтверждающие эту теорию. Предположим, вы захотите показать, что у дикарей совсем отсутствуют религиозные идеи; и для этой точки зрения вы найдете достаточно свидетельств. Но ваши выводы будут сплошь и рядом основываться на показаниях наблюдателей, которые не знают языка туземцев, которые имеют пристрастие к той или иной теории, которые подвержены тем или иным предрассудкам. Можно ли строить науку на таких шатких основаниях, учитывая к тому же, что дикари иногда желают ублажить путешественников или мистифицировать их, что иногда дикари отвечают наобум или сознательно умалчивают о своих самых священных институтах, что они, наконец, могли никогда не обращать внимания на интересующий путешественника предмет?
На все эти совершенно естественные возражения м–р Тайлор дает следующий ответ[2]. Свидетельства нужно собирать, тщательно изучать, проверять аналогично тому, как это делается в других областях знания. Исследователь, «разумеется, должен самым тщательным образом убеждаться в достоверности тех авторов, которых он цитирует, и, если возможно, добывать различные указания для проверки каждого сообщения». Затем м–р Тай- лор, следуя аргументации Миллара, выдвинутой еще в XVIII в.[3], говорит о «проверке повторяемостью», о непреднамеренном совпадении свидетельств. Если средневековый магометанин в Татарии, иезуит в Бразилии, уэслеяниц на островах Фиджи (от себя можно добавить — шериф в Австралии, пресвитерианец в Центральной Африке, траппер в Канаде) сходятся в описании аналогичного обряда или мифа в столь разных странах и в разное время, то невозможно считать такое совпадение случайностью или обманом. «В настоящее время таким путем подтверждаются важнейшие этнографические факты».
К этому можно добавить, что даже тогда, когда идеи дикарей неясны для нас, мы часто можем изучать их, анализируя те институты, в которых данные идеи находят свое воплощение[4].
4
Позвольте мне упомянуть в связи с этим «Ответы на возражения», которые даны в приложении к моей книге «Myth, Ritual and Religion». Vol. II.