Идея романа не нова для творчества Орхана Кемаля. Она идет у него из произведения в произведение. Но до сих пор мы были свидетелями художественного воплощения лишь первой части этой идеи: труд облагораживает человека. Во второй книге романа мы увидим эту мысль в развитии: перестав трудиться, человек утрачивает человечность…
Но об этом после, когда читатель получит вторую книгу романа.
ПРОИСШЕСТВИЕ
I
Джемшир вошел в цирюльню курда Решида на Курукёпрю и, перебирая крупные бусины янтарных четок, остановился на пороге.
Сухощавый Решид, в очках, покачиваясь на стуле, с увлечением перечитывал старую, потрепанную книгу «Сражение за Кровавую крепость».
Заметив Джемшира, он торопливо снял очки, встал.
— Пожалуйста, ага[2], — пригласил он, — пожалуйста.
Джемшир прошел.
— Эсселя́мы-алейкюм.
— Веале́йкюм-асселя́-а-ам… Прошу.
Джемшир, великан почти двухметрового роста, подкрутил лихо загнутые пышные черные усы и остановился перед большим зеркалом. Он долго рассматривал свое отражение и, видимо, остался доволен. Затем повернулся к цирюльнику и, чтобы как-то начать разговор, спросил:
— Как самочувствие, хорошее?
— Хорошее, дорогой, хорошее, — ответил Решид.
— Подай-ка мне эту чертовщину…
Решид достал из тумбочки небольшое зеркало с ручкой, пинцет, баночку с фиксатуаром для усов и подал все это Джемширу.
Джемшир попытался устроиться на одном из плетеных стульев, поджав по-турецки ноги. Это ему не удалось. Он никак не мог приладить зеркало. Разозлившись, он обругал в сердцах того, кто выдумал такую нескладную вещь, и, отвергнув помощь Решида, предложившего ему подержать зеркало, придвинул к себе другой стул, взгромоздил на него ноги и, зажав между коленями зеркало так, чтобы видеть свое лицо, принялся усердно фиксатуарить усы.
Решид вертел в руках очки и с восхищением смотрел на гостя.
— А наш-то опять подцепил… новую, — сказал Джемшир. Он на секунду оторвался от зеркала, чтобы окинуть цирюльника самодовольным взглядом.
На сухоньком с впалыми щеками лице Решида хитро заблестели маленькие глазки.
— Тебя бы на его место, Джемшир, а?
Сделав вид, что слова цирюльника неуместны и даже оскорбительны, великан с притворным недовольством приподнял брови:
— Это зачем же?
— А чем ты хуже его?
— Если и так, что из этого?
— Ничего, просто бывало Джемшир не хуже других умел обламывать овечек!
Джемшир улыбнулся, но улыбка вышла кривая, покачал головой и грустно поглядел на табличку со словами: «Нет бога, кроме аллаха», висевшую на стене.
Молодость… Это было ровно тридцать пять лет назад. Ему было семнадцать, столько же, сколько сейчас сыну Хамзе.
Туго стянутый триполитанским кушаком, в ярко-желтых йемени[3], в суконном кафтане с длинными разрезными рукавами и расшитыми парчей карманами, в темно-синих шароварах чистого английского сукна… Таким он помнил себя в те годы.
С Решидом они друзья с давних времен. Впрочем, их связывали и какие-то родственные узы, но превыше всего для них была дружба.
Однажды друзья отправились в Стамбул.
Старик — отец Джемшира, небогатый бей, был безмерно горд, что у него в сорок лет родился сын, что сын сейчас уже совсем взрослый, выдался удальцом, пьет вино и не прочь поволочиться за женщинами.
Старик не мог устоять против настойчивого желания Джемшира повидать Стамбул, махнул рукою на все опасения и сам сунул сыну за пояс сто золотых лир. Потом отозвал в сторону Решида и сказал:
— Поручаю Джемшира тебе. Не гляди, что он выше тебя вымахал, присматривай за ним.
Решид — тогда он работал подмастерьем у цирюльника — часто заморгал своими маленькими, близко поставленными глазками и поспешил успокоить старика:
— Не волнуйся наперед, дядюшка, пока я жив, с ним ничего не случится…
С восхищением глядя на высоченного молодца сына, старик пожелал ему счастливого пути и благополучной дороги назад и просил возвращаться из Стамбула с красавицей женой.
Джемшир поцеловал старческую, иссохшую руку отца, всю в венных буграх, и вместе с Решидом, следовавшим за ним неотступной тенью и готовым по первому знаку своего господина отдать за него жизнь, покинул родные места.
2
Ага — вежливая форма обращения, принятия в просторечии. —