Весьма показательно, что рабочие писатели сами часто указывали на то, что русская интеллектуальная и литературная история принципиально сосредоточена на личности человека. Неизменно критикуя эгоцентризм декадентов, они полагали, что основное содержание всего корпуса русской литературы заключается в исследовании и оправдании человеческой личности. Николай Ляшко, один из наиболее известных рабочих авторов, утверждал, что вся классическая русская литература посвящена героической борьбе за «униженных и оскорбленных, за правду и достоинство личности»[111]. Иван Кубиков, наборщик, ставший литературным критиком и профсоюзным активистом и публиковавшийся в газете Петербургского профсоюза печатников в 1909 году, также считал, что важнейший урок, которому учит Гоголь в своих сочинениях, – «нужно не забывать свое человеческое достоинство» [Кубиков 1909: 9]. Кубиков полагал, что и Белинский по преимуществу учит «достоинству и общественной ценности человека», а также показывает, как общественное устройство России «мешает развитию личности»[112].
Рабочим, однако, не требовалось читать Гоголя или даже Горького, чтобы задуматься о достоинстве и ценности личности, как не требовалось читать Сологуба или Гиппиус, чтобы узнать о темных сторонах души. Популярные печатные издания постоянно рисовали перед своими читателями картины деградации и унижений, которым подвергается человек в России, а также примеры независимого поведения и нравственных побед. Как писала в 1903 году газета «Наборщик», «признание прав личности» – принцип, про который «мы читаем и делаем набор каждый день»[113]. Автор бестселлеров Анастасия Вербицкая, чей роман о внутреннем и сексуальном самопознании и самостоятельности «Ключи счастья» (1910–1913) был невероятно популярен в России перед Первой мировой войной, посвятила автобиографию, написанную в 1908 году, людям, которые, как и она, занимались «утверждением и ростом личности» [Вербицкая 1911: 6].Точно так же популярные повести о бандитах и авантюристах рисовали перед широкой аудиторией российских читателей яркие образы индивидуальностей, обладающих «уверенностью в себе и чувством превосходства», мятежных аутсайдеров, бросающих вызов властям и социальным нормам и ограничениям [Brooks 1985; Ferro, Fitzpatrick 1989: 71–81].
Даже если подвергнуть сомнению тезис о том, что коммерческие издатели и писатели всегда адекватно отражали популярные идеи, так как хотели, чтобы книги и газеты успешно продавались, – в конце концов, массовый читатель может пренебречь идейным посылом, если сочинение кажется ему достаточно увлекательным, так что заложенная в нем идеология не обязательно совпадает с действительными убеждениями читателя, – все-таки не вызывает сомнений то, что коммерческая литература знакомила простого читателя с упрощенной версией тех представлений (и опасений), связанных с личностью и индивидуальностью, которые занимали образованного читателя и писателя. Кроме того, эта тематика актуализировала и усиливала индивидуалистические настроения, которые и так присутствовали в культуре низших классов, несмотря на тезис о коллективистском менталитете русского народа. Подобные настроения ощущаются в образах героев-богатырей и изобретательных крестьян-трикстеров, которые во множестве встречаются в народном фольклоре, в историях о святых, пророках, юродивых, предсказателях, которые фигурируют в народных религиозных нарративах; ощущаются они и в религиозной идее о том, что искра Божья присутствует в каждом человеке. Важно отметить, что в процессе эволюции народной культуры интерес к индивидуальному началу и внутреннему миру человека возрастает. Повышенное внимание к личным нуждам человека в русских народных песнях можно назвать в числе подобных признаков развивающейся культуры индивидуализации [Rothstein 1994].