Долгое время люди думали, что только порох может быть двигателем ракеты, и понадобился Ньютон с его законом действия и противодействия, чтобы они поняли, что двигателем может быть любая сила.
Промышленный шпионаж вызвал к жизни патент на изобретение, который в принципе предназначен для обеспечения монополии изобретателя и предоставления после его смерти секрета изобретения, поскольку в патенте содержится описание секрета, в распоряжение общества.
В деле о фарфоре, о котором мы уже рассказали, вполне четко проявились два аспекта патента на изобретение: предоставление секрета в распоряжение общества и опасность монополии. Первым англичанином, запатентовавшим производство фарфора, был Уильям Кукуорти. Его дело продолжил другой англичанин — Ричард Чемпион, у которого были широкие связи с парламентом и который добился принятия закона, предоставившего ему абсолютную монополию. Это выввало многочисленные протесты: ссылались на добрые намерения Кукуорти, который якобы хотел, чтобы его открытиями воспользовалась вся Англия. Но на самом деле произошло закрепление монополии.
До сих пор продолжаются споры о преимуществах и неудобствах патента на изобретение. Несомненно одно — в наше время сложной техники трудно воссоздать изобретение на основе одного лишь патента, нужно иметь дополнительные данные, которые обычно называются «know-how». В наиболее приближенном переводе термин «know-how» означает «умение». Именно умение и было похищено как в деле о фарфоре, так и в деле со сталью. Патент на изобретение, напротив, если он не является помехой для промышленного шпионажа, благоприятствует честной передаче или продаже его, и не следует забывать, что своим рождением он обязан тому, что в средние века сильно расплодились шпионы. Полагают также, что благодаря патенту на изобретение можно избежать потери секретов. Между тем большое количество секретов, и немаловажных, потеряно.
Так, например, потеряны секреты производства гнущегося стекла и нержавеющего железа. Забыт способ производства большого числа красителей шелка и шерсти. Невозможно воспроизвести большинство красок, применявшихся в великие эпохи масляной живописи. Потерян также секрет, о котором мне говорили в Скотланд-ярде. Упоминание о нем находят в документах, оставленных разведывательными службами Кромвеля и Джона Турлоу. Насколько мне известно, об этом никогда не рассказывали. Вот эта история. Турлоу получал в то время годовой кредит в 70 тыс. фунтов для своей разведывательной службы. Он пользовался услугами лучших криптографов того времени, в частности доктора Джона Уоллеса Оксфордского, который в 1654 году дешифровал весь секретный код эмигрантов, стремившихся убить Кромвеля. Однажды Турлоу посетил человек, отказавшийся назвать свое имя и заявивший следующее: «Сэр, вы теряете очень много временив «черном кабинете».7 Вскрыв письма, вы снимаете копии с них, и это обходится вам дорого в смысле расходов на служащих и затраты времени. Между тем, если вы оставите меня одного с письмом, через минуту я вручу вам его точную копию. Через несколько часов письменные знаки копии пропадут, но вы за это время сможете прочесть ее».
Турлоу договорился с неизвестным, и последний работал на него в течение всего периода диктатуры Оливера Кромвеля и его сына Ричарда. Таким образом Турлоу избавил Кромвеля от необходимости вскрыть отравленное письмо, посланное ему из Франции. Он сумел раскрыть заговор сэра Джона Пекингтона, который ввозил в Англию боеприпасы, закамуфлированные под видом вина и мыла. Он сумел разгромить тайное роялистское общество «Тугой узел», которое также замышляло убийство Кромвеля. Когда к власти пришел Карл II, Турлоу удалился на покой, хотя новый король просил его остаться. Неизвестный из «черного кабинета» ушел с кошельком золота, и секрет так и не был раскрыт. Английские специалисты, рассказавшие мне об этом, говорили: «Мы полагаем, что это была своего рода фотография без гипосульфитного фиксажа. Вот почему снимки не сохранялись».
Должен сказать, что я не убежден в этом. Мне непонятно, каким образом при технике тех времен можно было достичь этого, даже оперируя известными нам светочувствительными материалами. Я думаю, что это была какая-то новинка, утерянная и еще не найденная в наши дни, тем более что неизвестный работал при самом скверном дневном свете и даже при свече. По-моему, вещество, которое он открыл, не было светочувствительным, оно, вероятно, изменяло окраску при соприкосновении с чернилами, причем на несколько часов. Неизвестный, видимо, пропитывал этим веществом листы бумаги, которыми пользовался. Во всяком случае, противникам Турлоу не удалось разгадать его секрет.
Упоминание о другом поистине необычном секрете мы находим в воспоминаниях сэра Джона Эвелина. Этот английский дворянин оставил очень интересный дневник. В начале XVII века он находился в Риме. И вот как-то к нему обратился один человек с предложением «продать чудо». Неизвестный показал ему перстень, в гнезде которого светилась чрезвычайно яркая точка. Этой светящейся точкой незнакомец запалил трубку Джона Эвелина. Затем он назначил цену. Эвелин хотел поторговаться, но незнакомец сухо возразил: «Милорд, я никогда не торгуюсь», — и скрылся в толпе. Найти его Эвелину уже не удалось. Однако же я бьюсь об заклад, что никому не удастся, даже используя радиоактивные изотопы, вложить в гнездо перстня источник тепла, которым можно было бы запалить трубку! Сигарету — может быть, но не трубку, которая требует более высокой температуры.
Вот вам еще секрет, потерянный не только для XVII века, но и для нас. Перстень, который видел сэр Джон Эвелин, в техническом отношении опередил его век и пока еще опережает XX век. Вероятно, он был сделан каким-нибудь алхимиком.
Теперь нам необходимо коснуться вопроса об алхимиках. Мои взгляды по этому вопросу, как известно, не разделяются большинством ученых, и я отнюдь не стремлюсь навязать их читателям. Попытаюсь оставаться, в меру возможности, в области установленных фактов. Для этого рассмотрим алхимию лишь под одним углом зрения, хотя речь идет об очень обширной области, затрагивающей философию, религию, искусство, науку и технику. Ограничусь здесь одним лишь техническим аспектом. Этот технический аспект вкратце можно охарактеризовать следующим образом: алхимики утверждали, что они могут манипулировать с материей иначе, чем химики и физики. По словам алхимиков, манипуляции их более артистичны. Это означает, что если в результате обычных манипуляций можно получить, например, рисунок, накатывая валиком краску на бумажные обои, то в результате артистических, то есть алхимических, манипуляций можно получить картину. Между конечным продуктом какой-либо химической реакции и конечным продуктом алхимии такая же разница, как между трафаретным рисунком и «Джокондой». С другой стороны, алхимики считали своим долгом максимально оберегать результаты, которых достигали. А результатов этих доискивались в средние века и вплоть до середины XVI столетия как посредством пыток, так и путем шпионажа.
Разумеется, пытались добывать секреты рентабельные или секреты, которые можно было использовать в промышленных целях. Но и не только такие. Так, например, занимались активным поиском секрета некоторых ядов. В самом деле, в свое время приготовление ядов превратилось в настоящий промысел. Это относится к сенсационному «делу о ядах», в котором была замешана фаворитка Людовика XIV мадам Монтеспан вместе со многими представителями дворянства и крупной буржуазии. В связи с этим делом была раскрыта целая ассоциация алхимиков, знахарей и волшебников, которые большую часть своих доходов получали от приготовления и продажи ядов под названием «порошков для получения наследства».