— Мое бывшее одеялко. То есть, я хотел сказать, одеяло. У многих в детстве было любимое, у тебя, наверное, тоже… Я без своего никогда спать не ложился.
Ты снова молчишь. С одеялом в руках переводишь взгляд то на меня, то на него, ведь смотреть кому-то в глаза дольше пары секунд для тебя пытка.
— Я подумал, тебе с ним будет легче, ну, заснуть. Когда я маленький лежал с простудой или грустил, только оно и спасало.
На этом я собираюсь было уходить, как вдруг до меня долетает звук твоего голоса:
— А тебе оно разве не нужно? — Ты делаешь паузу и потом договариваешь: — Лео.
От того, как нерешительно ты произносишь мое имя, словно не до конца уверена — а можно ли, я невольно улыбаюсь. Правда, ты этого уже не видишь.
— Тебе нужнее, — отвечаю я и выхожу из комнаты.
Кейт
Одиннадцать лет назад Май
Мы с Беа, как и обещали, приезжаем забрать Лео от няни. Оставив машину около дома, шагаем к нему под одним на двоих зонтом и у самой двери слышим — внутри стоит настоящий рев. Я тактично стучу в дверь костяшками, но толку ноль. Тогда барабаню. Нам открывает Шарлотта, няня, и мой взгляд тут же падает на хаос позади нее. Телевизор орет, однако никто его не смотрит, потому что одни играют в «Саймон говорит»[15], а другие — в салочки. Дети нарезают круги по гостиной и то и дело прыгают на мебель, уворачиваясь от водящего. Играть в салочки дома, конечно, та еще затея; впрочем, на улице идет дождь. А если б и не шел, то все равно — лужи и сырая земля не лучшие условия для игр.
Я пробую сосчитать, сколько тут детей, но они так быстро мелькают, что ничего не выходит. Около двенадцати, наверное, включая малыша, который вцепился в ногу Шарлотты. Все радостно визжат и сходят с ума.
Лео я замечаю не сразу — он сидит совсем один за столиком в углу комнаты, собирает пазл. Вокруг столика носятся дети, и вдруг одна девочка в него врезается. Не нарочно, разумеется, но в ней видна небрежность, беспечность. Девочка, на целую голову выше Лео, даже не думает перед ним извиниться, хотя, скорее всего, понимает, что сделала. Она весело убегает дальше, а пазлы разлетаются во все стороны, и, кроме меня, этого больше никто не видит. Лео расстраивается, тем не менее не плачет. Какой же он маленький по сравнению с остальными! Тихонько сползает со стульчика и начинает, стоя на коленях, собирать с пола детальки.
— Я вас слушаю, — говорит через москитную сетку Шарлотта, и я с грустью перевожу взгляд с Лео на нее.
Волосы у Шарлотты седые, глаза серые, а вокруг рта залегли глубокие морщины, которые при улыбке стали еще заметнее. Зато улыбка у нее очень добрая.
— Мы пришли за Лео, — говорю я и вдогонку уточняю: — Лео Дики. — А то мало ли сколько Лео затерялось в этой суматохе…
— Ах да, конечно! Джош позвонил насчет вас. Ну и погодка! — сетует Шарлотта, наклоняясь ближе к нам, чтобы ее было слышно сквозь крики. — Обычно дети играют внизу, но насос — будь он неладен! — вчера сломался, и подвал затопило.
— Ничего себе! — восклицаю я. — Кошмар какой.
— Насос-то мы заменили, но вот подвал еще не успел просохнуть. Расставили там вентиляторы. Правда, когда высохнет, надо будет еще все привести в порядок до того, как детей впускать. В четырех стенах они просто шалеют. — Шарлотта оборачивается и окидывает всех взглядом. — Им нужно на улице резвиться, а то энергия не растрачивается.
Она зовет Лео — тот все еще на коленках подбирает пазлы. Услышав голос Шарлотты, малыш поднимает голову и, увидев нас с Беа, медленно расплывается в улыбке. Беа приветственно машет, и Лео, как хорошо воспитанный мальчик, сначала убирает пазл и потом идет к нам.
Шарлотта обнимает его на прощание и признается:
— Лео — мой любимчик. Всем бы детям быть такими послушными!
Интересно, многим ли еще она это говорит…
Шарлотта открывает дверь, выпуская Лео, и мы спешим к машине. Малыш, как всегда, молчалив, не спрашивает ни про Джоша, ни про Мередит с Дилайлой. Беа очень туманно, без подробностей, объясняет, почему мы поедем не к ним домой.
— А Дилайла болеет, — выдает ни с того ни с сего Лео.
— Да, дружок, все верно, — отвечает ему Беа. — Дилайла болеет.
Как же стыдно врать ребенку…
Дома Беа берется готовить ужин, и Лео говорит, что хочет помочь. Вместе они делают пасту, которую мне Беа подает с вином, а для Лео ставит стакан молока. Она оставляет порцию и на Джоша, но есть он вряд ли станет.
За ужином Беа пытается разговорить Лео, узнать, как прошел день. Тот не слишком-то хочет делиться, однако стоит Беа спросить, нравится ли ему у Шарлотты, как глаза у него тут же становятся мокрыми. Как по мне, довольно красноречивый ответ.
Я допиваю вино, и Беа наливает мне еще бокал. Она решает сменить тему на более приятную, и они с Лео начинают оживленно спорить, кто из супергероев самый крутой. В разговор я не вслушиваюсь, потому что в моих мыслях непрерывно крутятся три вопроса. Что сейчас происходит в доме Джоша и Мередит? Кого же все-таки видела тогда Кассандра у них во дворе? И как бы мне самой встретиться с доктором Файнголдом?
После ужина мы играем в гостиной в шарады, и тут наконец приходит Джош. По включенному без звука телевизору уже около часа бегущей строкой предупреждают об опасности грозы, и, открыв дверь, я убеждаюсь: грядет что-то страшное. С полицией Джош пробыл так долго, что успело стемнеть.
Я впускаю его и с трудом закрываю дверь, которая сопротивляется под порывами ветра. Джош подбегает к Лео, хватает его в охапку, расспрашивает, как прошел день.
— А где мама? — тут же задает вопрос Лео.
Джош теряется — понимаю, нелегко вот так сразу придумать, что ответить. Услышать правду для ребенка сейчас будет нелегко, особенно когда эту самую правду — где же все-таки Мередит — не знаем даже мы, взрослые.
— Мама на работе, — отвечает в итоге Джош.
— А когда она придет? — спрашивает Лео — тихонько, словно тайком от нас с Беа.
— Ты и сам понимаешь, — говорит Джош, — иногда мы не знаем точно, когда мама вернется с работы. Но я обещаю, что она постарается приехать как можно быстрее.
Мы усаживаем Лео смотреть мультики и, как только они целиком завладевают его вниманием, выскальзываем на кухню, чтобы переговорить втроем.
— Что там у вас было? — интересуюсь я и, открыв холодильник, предлагаю Джошу пиво.
Беа тем временем разогревает ужин и ставит тарелку на стол. Джош, как я и предполагала, есть отказывается. Вид у него измученный, растрепанный, понурый. На его лице щетина — уже два дня он не брился, вряд ли ходил в душ или спал.
— Они нашли у Мередит таблетки, — через силу отвечает Джош.
Все ясно — полиция обвиняет саму Мередит. Как же несправедливо!
— Разве у них был ордер на обыск? — возмущаюсь я.
Джош с сожалением качает головой:
— А он им не понадобился, Кейт. Я сам разрешил все осмотреть — думал, нам нечего скрывать… Вернее, так оно и есть — нам абсолютно нечего скрывать.
Я прекрасно понимаю Джоша. Конечно, он с готовностью позволил полицейским делать и осматривать что угодно, лишь бы только им удалось найти хоть какую-то зацепку, которая помогла бы отыскать Мередит и Дилайлу. Он никак не мог ожидать, что полиция, найдя в медицинском шкафчике таблетки Мередит, сделает превратные выводы. Когда Лео появился на свет, у Мередит началась послеродовая депрессия. Она этого не стыдилась и не скрывала — скорее, наоборот, ценила, что ее собственный опыт пригодился в работе. Какое-то время Мередит ходила к психотерапевту, и тот выписал ей антидепрессанты. Благодаря им Мередит стало значительно легче, поэтому она решила не спешить и не отказываться от них сразу же — зачем, если помогают?
— А дальше? — спрашиваю я. Не понимаю, что такого страшного в антидепрессантах.
— Стали засыпать вопросами: как у Мередит дела с психикой, пыталась ли она когда-либо что-то сделать с собой или детьми…
— Ужас! — восклицает Беа, вскинув руку к груди.