Теперь настала очередь Юхана положить подушку на лицо. Он попытался отгородиться от этого постоянного зудения, подобного пластинке, которую заело, но с него тоже резко сорвали подушку, и ему пришлось сесть с похмельной головой, грохочущей, как целый военный оркестр.
– Завтрак я давно убрала. Вам придется самим доставать еду из холодильника.
Огромная задница Сольвейг, покачиваясь, удалилась из маленькой комнаты, которую по-прежнему делили братья, и дверь за ней с силой захлопнулась. Попытаться улечься обратно они не посмели, но достали пачку сигарет и закурили. На завтрак они могли наплевать, а сигарета придавала жизненных сил и приятно обжигала горло.
– Слушай, клево мы вчера вломились… – Роберт засмеялся, выпуская в воздух кольца дыма. – Я же говорил, что у них дома будут классные штуки. Директор какой-то стокгольмской компании – само собой, черт побери, такие позволяют себе самое лучшее.
Юхан не ответил. В отличие от старшего брата он никогда не ощущал прилив адреналина во время грабежа, зато несколько дней до и после рейда он от страха ходил с большим холодным комом в животе. Однако он всегда слушался Роберта, и ему даже в голову не приходило, что он может поступить по-другому.
Вчерашний взлом принес им самую большую выручку за долгое время. Вообще-то народ начал проявлять осторожность и перестал держать в летних домах дорогие вещи, а оставлял там только старую дрянь, от которой они не знали где избавляться, или дешевку с аукционов, вызывавшую у них ощущение, что они обрели добычу, которая ни черта не стоит. Но вчера им достались телевизор, DVD-проигрыватель, игровая приставка «Нинтендо» и ювелирные цацки хозяйки дома. Роберт продаст их по своим обычным каналам, что принесет кругленькую сумму. Особенно надолго этого, конечно, не хватит. Краденые деньги жгут карман и через пару недель закончатся. Разойдутся на игру, гулянки со щедрым угощением компании и на кое-какие побрякушки. Юхан взглянул на дорогие часы на руке. К счастью, мать не разбирается в дорогих вещах. Знай она, сколько часы стоят, зудению не было бы конца.
Иногда ему казалось, будто он все время крутится, точно белка в колесе, а годы идут. С тех пор как они были подростками, по сути дела, ничего не изменилось, и он не видел никакого просвета. Смысл его жизни сейчас придавало только единственное, что он когда-либо утаивал от Роберта. В глубине души он сознавал, что, если доверится ему, ничего хорошего из этого не получится. Роберт своими грубыми высказываниями лишь превратит это в какую-нибудь грязь.
На секунду он позволил себе вспомнить мягкость ее волос на своей шершавой щеке и какой маленькой кажется ее рука, когда он держит ее в своих.
– Послушай, кончай мечтать. Нам нужно заниматься делами.
Роберт встал с качающейся в уголке рта сигаретой и первым вышел из комнаты. Юхан, как всегда, последовал за ним. Иначе он не мог.
В кухне на своем обычном месте сидела Сольвейг. С самого детства, после той истории с отцом, он видел, как она сидит на стуле возле окна, а ее пальцы неустанно перебирают то, что находится перед ней на столе. В первых воспоминаниях она была красива, но с годами ожирение все больше сказывалось на ее фигуре и чертах лица.
Сидя там, она, казалось, пребывала в трансе; пальцы жили собственной жизнью, непрерывно трогая и гладя снимки. Лет двадцать она возится с этими проклятыми альбомами, сортирует и пересортировывает. Покупает новые альбомы и снова вставляет фотографии и газетные вырезки. Красивее, лучше. Он был не настолько глуп, чтобы не понимать, что это ее способ сохранять счастливые времена, но когда-то ведь она должна уяснить, что они давно прошли.
Фотографии относились к тому времени, когда Сольвейг была красива. Кульминация в ее жизни наступила, когда она вышла замуж за Юханнеса Хульта, младшего сына Эфраима Хульта, знаменитого пастора свободной церкви и владельца самого богатого поместья в округе. Юханнес был красив и богат, а она была хоть и бедной, но самой прелестной девушкой во всем Бухуслене – в то время так говорили все. А если требовались еще доказательства, то достаточно было посмотреть на сохраненные ею статьи тех времен, когда ее два года подряд избирали Майской королевой[2]. Вот их-то, а также многочисленные черно-белые фотографии ее самой в молодости она так тщательно берегла и ежедневно сортировала в течение двадцати лет. Она знала, что та девушка существует где-то под слоями жира, и с помощью фотографий могла сохранять ее, хотя с каждым проходившим годом девушка все больше ускользала у нее из рук.