И далее, в другом месте того же текста: «Создается впечатление, что одна и та же централизованная модель не разрушается при определенных условиях и действует в государствах разной величины при разном применении силы для гашения осцилляции; в большом государстве необходимо, понятное дело, более значительное применение силы, чем в малом, из чего можно сделать ложный вывод о том, что правители большого государства обладают большей объективной склонностью к автократическому порядку, к тирании, чем главы малых стран. По существу, здесь обнаруживается только проявление определенной динамической закономерности, столь же объективной, как и та, по которой у слона такие огромные ноги по сравнению с любым другим, меньшим, чем он, млекопитающим»[15].
Из вышесказанного я хотел сделать вывод, что и «период колебания» зависит от уровня развития государства. Точнее говоря, в этом отношении речь не шла ни о каких политических прогнозах, кроме того факта, что так мною названные «осцилляции» должны быть непериодическими, равно как и колебания конъюнктуры при капитализме, поэтому они не допускают относящиеся к определенному времени прогнозы. По моим «древним», потому что возникшим тридцать пять лет назад, «Диалогам», так же как и по «Сумме технологии», видно, как плохо быть слишком ранним предвестником. Такой человек даже не может стать Кассандрой своего времени, ведь, хотя ее и не слушали, имя Кассандры осталось нам известным. Преждевременный провозвестник удивительных или ужасных вещей часто остается неизвестным и по имени. Я ничуть не сомневаюсь в том, что это эссе вместе с томом, где оно находится, как капля воды, невидимо утонет в океане литературы, прибывшей в последнее время потоком.
Я написал эссе не для того, чтобы похвалиться некоторыми своими прогнозами или показать то заранее предвиденное будущее, которое в том и этом уже стало прошлым, а также не для того, чтобы претендовать на первенство в ожидании «перестройки». Я написал его для моего сына, чтобы показать ему, что, несмотря на все препятствия, все же возможно заметить те тени, которые отбрасывает грядущий век; ибо как сказал поэт: «Coming events cast their shadows ahead»[16].
Примечания автора
1. Чрезвычайно возросшее – особенно в пятидесятые и шестидесятые годы – количество литературы, посвященной проблеме атомной войны (Г. Кан внес значительный вклад в этот процесс своими книгами «Thermonuclear War» и «Thinking about the Unthinkable») всегда раздражало меня как неверно сформулированное и неверно представленное явление, с которым неверно боролись. Самое примитивное размышление делает такую войну невозможной и заведомо «излишней», поскольку она должна была бы происходить между государствами, которые строят много атомных реакторов для получения энергии в мирных целях. Для меня с самого начала было вполне само собой разумеющимся, что последствиями любой войны, ведущейся с использованием так называемых традиционных средств (например, больших бомб с огромной силой взрыва, сравнимой с английскими «blockbusters» во Второй мировой войне), неизбежно стало бы и разрушение многих атомных электростанций, которые служат для получения энергии. Поэтому страна, бомбардируемая «традиционным» способом, пострадала бы и от радиоактивных облаков пепла – сейчас, после предельно опасной аварии Чернобыльской АЭС, это можно лучше себе представить, чем двадцать лет назад. В моих глазах все это дело было раздуто до сенсации ради сенсации: иначе почему такой понятный каждому ребенку школьного возраста аргумент не заставил умолкнуть этот вселяющий страх шум вокруг войны с применением водородной бомбы, мне непонятно до сегодняшнего дня.
2. Наши технологии действенны по большей части в макрообласти. Когда речь идет о создании вещей, которые малы, как «чипы», разработчики ориентируются на микрообласть, используя макроинструменты. Уже в 1959 году Ф. Фейнман предложил ряд машин («envisioned a succession of machines»), которые должны были производить прогрессивно все более маленькое «потомство». Микрограница состояла бы из молекулярных «машин». Это «руководство по разработке» противостоит конструктивному принципу природы в биоэволюции, так как жизнь из отдельных цепочек атомов становится авторепликатором с помощью самоорганизации, которая потом в процессе эмбриогенеза позволяет вырасти зрелым организмам из одноклеточной материи. Мое «выращивание информации» должно было происходить не среди микро- или макро-«машин», а среди носителей информации различного порядка и величины. Эволюцию в ее совокупности можно рассматривать в качестве огромного обучающего процесса; но самоорганизация – это не «самообучение», а селективное накапливание и соединение требуемой для «биостроительства» информации. Но в то время, как согласно строительному плану организм из генов, то есть способных к развитию «носителей инструкций» (из «сокращенного варианта» потенциального организма), созревает до полной формы вида, в моем «автоматизированном создании теорий» неизменные величины окружающей среды (в качестве ее самых характерных черт) должны были бы (микроминиатюрно) выкристаллизоваться в «теорию». Или, иначе говоря, те свойства окружающей среды, которые «существенны» для ее состояния, должны были бы быть «выбраны» из молекулярных полимеров и «переведены» на «язык» непериодических кристаллов. Сама по себе мысль ничуть не является такой уж бессмысленной, как можно было бы представить с первого взгляда. Объем информации человеческой половой клетки примерно соответствует объему информации книги из тысячи страниц. Взрослый человек содержит примерно в тысячу раз больше информации. Это кажется удивительным, так как информация, необходимая для создания организма, в тысячи раз больше, чем содержится в оплодотворенной яйцеклетке. Откуда, собственно говоря, приходит дополнительная информация, чтобы компенсировать этот огромный дефицит? Из окружающей среды и из взаимного расположения и функций отдельных клеток, тканей и органов. Таким образом, половая клетка – это «механизм, который информативно соединяет окружающую среду и себя», что напоминает «принцип Мюнхгаузена» (Мюнхгаузен, как известно, вытащил себя из болота за собственную косу). Это возможно, потому что эмбрион способен к обучению: он впитывает и использует не всякую информацию, а выбирает необходимую «ему для дальнейшего развития». Если это возможно, попробуем представить себе инверсию таких процессов: молекулы, которые «питают», или «обучают», окружающую среду познавательно важной информацией, чтобы (без университетских профессоров) разрабатывать теории!
Похожие – хотя более скромные – идеи обсуждались в последние годы в специальной литературе, например, так называемая «нанотехнология». Но она не имеет ничего общего с эпистемой. К. Эрик Дрекслер издал в 1986 году книгу о «нанотехнологии»[17]. В ней речь шла, в первую очередь, о микромашинах, которые, управляемые нанокомпьютерами, сокращенно называемыми «Nands», должны проникать в человеческое тело с лечебными целями. В соответствии со своей величиной они должны быть построены из отдельных молекулярных цепочек. Еще одним вообразимым на понятийном горизонте нашего времени, «крайне изощренным» применением этого нанотехнологического принципа являлась выдуманная в моем романе «Осмотр на месте» (1982) «этикофера», которая в виде везде присутствующей (в воздухе, в воде, в человеческом теле) парящей «разумной молекулы» приняла роль врача, ангела-хранителя и спасителя в беде. (Больше на эту тему можно найти в книге «Информационные и коммуникативные структуры будущего. Материалы симпозиума по творчеству Станислава Лема»[18]).
17
Drexler K.E., Engines of Creation: The Coming Era of Nanotechnology. – New York: Anchor Book, 1986, 320 pp.
18
Informations- und Kommunikationsstrukturen der Zukunft. Bericht anlässlich eines Workshop mit Stanislaw Lem / Hrsg. Hennings R.-D. u.a. – München: Wilhelm Fink Verlag, 1983, 208 s.