[146]; а римлян не было, понеже римляне пасху праздновали преже нас, марта в 21 день в третью неделю поста; а жиды праздновали марта в 13 день в субботу второй недели поста; в той день месяц полон был. Но римляне токмо смотрят, по высоким местам стоя с народом. Егда же в третий обшед, и стал Патриарх против дверей Гроба Христова, сложил с себя сакк и митру; и армянский Патриарх то же сделал, уклонясь на свою страну, и сняв фелонь и шапку болшую, и пришед, стал тут же подле Паисия Патриарха. Тут же у дверей стоял Патриархов питроп и иные его старцы дюжие: блюдут двери и Патриарха, — как пойдет в двери, чтоб иных не пустить за ним; армянского Патриарха свои блюдут, и копты его же блюдут, чтобы его не оттерли. И приступил Патриарх Паисий ко дверем затворенным близко. Таже пришед турчин отпечатал двери и стал тут же близко, оберегает, чтобы дали Патриарху Паисию войти напред ко Гробу Господню, а иной бы никто не входил с ним; понеже хочет и армянский войти вместе, и для того турчину дают почесть, чтобы не дал воли Патриарху армянскому войти, дóндеже Патриарх Паисий назад выйдет с огнем. Патриарх же Паисий приказывает своему питропу и старцам накрепко, чтобы они крепко держали двери, и как он пойдет, за ним бы никого не пускали в двери. И взем Патриарх два пука свеч и отворя двери пошел, и паки двери затворили. Армяне много чинили и копты, чтобы им своего Патриарха армянского тут же пустить с Паисием вместе, и мало не разодрались с питропом, и тако удержаша питроп с товарищи двери, и не пустиша Патриарха армянского, но стояша, прижався к дверем. С ними же и Арсений стоял, прижався к дверем, со своими старцы подле питропа. И мало постояв, питроп двери отворил и Патриарха ждал изнутри, и паки затворил. И всего Патриарх Паисий мешкал внутри Гроба Христова затворясь с полчетверти часа, и отворя двери вышел, держа в обеих руках по пуку свеч горящих. Тут в дверях теснота великая учинилась. Абие армянский Патриарх ко Гробу Христову внутрь пошел. А у нашего Патриарха всяк хочет свечу зажечь. Тут же и аз грешный Арсений у Патриарха зажег свою свечу прежде всех, и пошел прочь. А мирян много на меня навалишася, хотяху зажещи от меня свои свечи; и тако своих не зажгли, а мою угасиша. Аз же паки сквозь народ продрался к Патриарху Паисию, и паки зажег; и тако ушел в свой алтарь. И тут все митрополиты и иноцы от моея свечи возжгоша свои свечи. Патриарх же Паисий от народного утеснения стал на высоком месте, что́ бывал престол сербский, и тут от него зажигают весь народ, а иные и друг от друга зажигают, а не все от Патриарха. И тако разошлось по всей церкви множество огни; и зык и шум и угнетение и крик немерный; иные же играют, скачут иными всякими образы молодые люди и робята всяких вер, и наши тут же вместе с ними[147]. Армянский Патриарх зажегши идет на свою страну, и у него зажигают своей веры народ. Егда же вси возжгут, и Патриарх Паисий сошед с высокого места, идет в церковь греческую, положа сакк и омофор и шапку. И служили литургию Васильеву, по обычаю, великим собором; а паремий всех не чли, что́ писано на ряду; а кандиловжигатель вжигает кандилы и свечи по всей церкви. После обедни Патриарх, пришед в келью, сел; такожде и мы все с ним; и поставили трапезу, и ели все хлеб, и мало вина; а Патриарх пошел к себе в келью, а ел ли[148] там, или нет, того неведомо, понеже от нас скрывался; ведают ближние его люди келейные; а отъели до вечера часа за два. Деяния не чли, па́вечерница была; а Патриарх не был; и с вечера поспав мало, встали к заутрене, и пели по обычаю до света, и литургию вскоре после заутрени служили митрополиты Назаретский, и Вифлеемский, Заиорданский, Хевронский, Дубницкий из Сербии, и Иверский, и прочие все тутошние и приходящие священницы. А Патриарх на велик день литургии не служил; как в субботу вышел с огнем от Гроба Христова, и тамо миром его угнели, и ногу, сказывают, отдавили; насилу в Субботу Великую отслужил. На литургии причащались многие Телу и Крови Христовой, и нечестно и неведомо кто мужы и жены и младенцы друг пред другом давятся; и иные в Царские двери угнетахуся; и митрополит Вифлеемский отворотился было с потиром, и Царские двери затворил, чтобы не дать, понеже нестрашно и нечестно емлют, давятся; и все зашумели криком великим с греками и пришед Назаретский митрополит к Вифлеемскому, велел давать, и Вифлеемский в северные двери стал давать, ино и тут давления меж себя: пошли бабы сами в алтарь, а митрополит, прижався к жертвеннику, подавал, а не знает кому дает: исповедался, или нет, верный, или неверный, крещен, или не крещен, еретик, или православный; токмо они емлют, а он подает, а неведомо кому; мужи, и жены, и девки, и младенцы, а все из разных мест и из дальних деревень, которые живут с турками вместе и у турков, а церкви и попа у них нет; токмо на Пасху приходят в Иерусалим, и тут причащаются; а не знает их никто, токмо называют себя христианами, а иные из заиорданских пустынь. И как отпели литургию, вышли все из церкви, токмо остались кому тут указано быть; а в церкви во весь год неизменно живет старец честный и верный эконом, еже есть строитель; он ведает всю церковную казну, и строение, и денежный сбор; да с ним два священника, да диакон, да два старца, которые вжигают кандилы с маслом, и церковь пометают. Патриарх ел у себя в келье един, а митрополиты и прочая братия и гости все ели наверху над трапезою.
вернуться
Со слов «иные же играют» у Сахарова нет.