«Приехав с людьми ко двору моему, стрелял из луков и из пищалей с приступом. А аз в то время, запершися молился с воплем ко Владыке: “Господи, укроти ево и примири, имиже веси судбами!” И побежал от двора, гоним Святым Духом. Таже в нощь ту прибежали от него и зовут меня со многими слезами: “Батюшко-государь! Евфимей Стефанович при кончине и кричит неудобно, бьет себя и охает, а сам говорит: дайте мне батька Аввакума! за него Бог меня наказует!” И я чаял, меня обманывают; ужасеся дух мой во мне. А се помолил Бога сице: “Ты, Господи, изведый мя из чрева матере моея, и от небытия в бытие мя устроил! Аще меня задушат, и Ты причти мя с Филиппом, митрополитом Московским; аще зарежут, и Ты причти мя с Захариею пророком; а буде в воду посадят, и ты, яко Стефана Пермскаго, паки свободишь мя!” И моляся, поехал в дом к нему, Евфимию. Егда ж привезоша мя на двор, выбежала жена ево Неонила и ухватила меня под руку, а сама говорит: “Подит-ко, государь наш батюшко, подит-ко, свет наш кормилец!” И я сопротив тово: “Чюдно! Давеча был блядин сын [13], а топерва — батюшко! Большо у Христа тово остра шелепуга та; скоро повинился муж твой!” Ввела меня в горницу. Вскочил с перины Евфимей, пал пред ногама моима, вопит неизреченно: “Прости, государь, согрешил пред Богом и пред тобою!” А сам дрожит весь. И я ему сопротиво: “Хощеши ли впредь цел быти?” Он же лежа, отвеща: “Ей, честный отче!” И я рек: “Востани! Бог простит тя!” Он же, наказан гораздо, не мог сам востати. И я поднял и положил ево на постелю, и исповедал, и маслом священным помазал, и бысть здрав. Так Христос изволил. И наутро отпустил меня честно в дом мой, и с женою быша ми дети духовныя, изрядныя раби Христовы. Так-то Господь гордым противится, смиренным же дает благодать».
Жизнь Аввакума в Лопатищах продолжалась до начала 1652 года, когда он вновь был изгнан оттуда местными властями и вновь был вынужден искать правды в Москве. Как он сам мимоходом говорит об этом в «Житии», «помале паки инии изгнаша мя от места того вдругоряд. Аз же сволокся к Москве…». Находясь в столице, Аввакум будет принимать непосредственное участие в кружке «ревнителей благочестия», пик активности которого приходится как раз на это время.
Глава третья
«РЕВНИТЕЛИ БЛАГОЧЕСТИЯ»
На стражбе своей стану, и возлезу на камык,
да смотрю яко видети что соглаголет во мне,
и что отвещаю до обличения моего.
За то время, пока Аввакум служил священником в Лопатищах, в России произошли серьёзные перемены. В 1645 году преставился царь Михаил Феодорович, и на престол вступил его шестнадцатилетний сын Алексей. На личности царя Алексея Михайловича стоит остановиться отдельно, поскольку его пристрастия и политические идеалы сыграют роковую роль — и в судьбе протопопа Аввакума, и в судьбе Русской Церкви, и в судьбе всего русского народа.
В Житии преподобного Корнилия Выговского, который долгие годы был келейником патриарха Филарета, рассказывается о поразительном пророчестве, услышанном преподобным Корнилием за девять лет до рождения царя-реформатора: «В та же времена и лета 7120 (1620) при царе Михаиле Феодоровиче бывый на Москве с восточных стран, ис Палестины и святаго града Иеросалима, святейший патриарх Феофан, иже и рукоположивый на Москве патриарха Филарета Московскаго… Некогда же собору бывшу о некоих нужных церковных вещех, святейший патриарх Феофан Иеросалимский, и святейший патриарх Филарет Московский, и мнозии быша соборнии митрополиты, архиепископы и епископы; и глаголаху кождо полезная. И по мнозей беседе глаголя святейший патриарх Феофан во услышание всем ту бывшим, и мне, грешному, сия слышавшу: “Воистину глаголю вам, отцы и братия: ныне во всей поднебесной едино солнце сияет, — тако и в Московском государьстве благочестием православная вера просвещается и светится. И когда будет у вас в России царь с первыя литеры, — при том пременятся законы, обычаи и предания церковная, и будет гонение велие и мучительство на Церковь Христову”. Слышаще же сие от патриарха, и вси во ужас впадоша. И во ум прияша, глаголаху: “ Буди воля Господня! Яко же Богу благоизволившу, тако и будет”».
13
Несомненно, в XVII веке это выражение звучало менее грубо, чем теперь (слово «блядь» попросту означало «ложь»), и было обычным ругательством. Так, например, архидиакон Павел Алеппский, посетивший Россию в 1656 году, замечает: «В этой стране у патриарха, царя и вельмож главное ругательство, обыкновенно: “мужик, блядин сын”, то есть крестьянин, безумный…»