Пытаясь «вразумить» непокорного епископа и обосновать необходимость книжной «справы», Никон заявил, что речь-де идет совсем не о новой вере, а лишь о некоторых «исправлениях» и что «ко исправлению требуется грамматическое художество». На это епископ Павел резонно отвечал: «Не по правилам грамматики новшества вносятся; какая грамматика повелевает вам трисоставный крест с просфор отметати? Но не по правилам грамматики седмицу просфор на службе отмещете, символ приложеньми и отложеньми умножаете». Перечислил епископ и прочие новшества, вводимые отнюдь не по грамматическим правилам: и троение «аллилуйи», и сложение перстов, а вместо подписи своей под соборными постановлениями написал: «Если кто от преданных обычаев святой соборной церкви отьимет, или приложит к ним, или каким-либо образом развратит, анафема да будет».
Это привело Никона в ярость. Он собственноручно избил епископа Павла на соборе, сорвал с него мантию, без соборного суда лишил епископской кафедры и велел немедленно отправить в ссылку в далёкий северный монастырь.
Дальнейшая судьба Павла Коломенского была печальной. За сопротивление никоновской «реформации» его бросили в темницу и подвергли мучениям, но епископ остался непреклонен. Тогда Никон единолично лишил его сана и сослал к Онежскому озеру в Палеостровский монастырь. Получив некоторую свободу, епископ Павел начал учить местных христиан оставаться твёрдыми в древних отеческих преданиях. Позже его перевели под более строгий надзор в новгородский Хутынский монастырь, где он и был убит. Официальная версия такова:«Никто не видел, как погиб бедный: зверями ли похищен или в реку упал и утонул». А Московский собор 1666–1667 годов, судивший Никона за многие преступления, вменил извержение из сана и смерть епископа Павла в вину бывшему патриарху: «Да ты же, Никон, — говорится в соборном приговоре, — коломенского епископа Павла без собора, вопреки правил, низверг и обругал и сослал его в ссылку и там его умучил, и то тебе низвержение вменится в убийство» [32].
Старообрядческие же источники дают иную версию последних дней жизни епископа Павла Коломенского. Так, диакон Феодор пишет следующее: «Никон [его] воровски обругал, сан сняв, и в ссылку сослал на Хутыню в монастырь Варлаама преподобного… Павел же тот, блаженный епископ, начал уродствовать Христа ради». Весьма характерно свидетельство о взятом на себя епископом подвиге юродства — уникальный случай юродивого епископа, неизвестный ранее ни в Греческой, ни в Русской Церкви! К юродивым на Руси, как известно, было особое отношение. Юродивых любили, к ним прислушивались. Юродивым разрешалось то, что не разрешалось никому другому. Обидеть юродивого не смел даже царь. «Павел Коломенский, единственный русский архиерей, юродствует по двоякой причине, — пишет А. М. Панченко. — Это последняя возможность сохранить жизнь, ибо юродивый считался неприкосновенным. Это последний довод в защиту национальных устоев: епископ, чье пастырское слово презрели, обращается к народу “зрелищем странным и чудным”».
Хутынский игумен и монастырская братия посчитали епископа Павла сумасшедшим, а потому решили не отягощать себя надзором за «безумцем», предоставив ему полную возможность бродить в окрестностях монастыря, где ему вздумается. Однако эту свободу епископ употребил на проповедь древлеправославия среди местных жителей. Об этом через некоторое время стало известно Никону. «Никон же уведав, — пишет диакон Феодор, — и посла слуг своих тамо в новгородския пределы, идеже он ходя страньствовал. Они же обретоша его в пусте месте идуща и похвативше его, яко волцы кроткую Христову овцу, и убиша его до смерти, и тело его сожгоша огнем». 3 апреля 1656 года, в Великий четверг, Павел Коломенский был сожжен в срубе подосланными Никоном людьми — «яко хлеб Богови испечеся».
Последняя версия кажется более правдоподобной, особенно если учитывать крутой нрав и патологическую жестокость Никона. Историк Н. Ф. Каптерев пишет: «Никон жестоко расправлялся с провинившимися в чём-либо пред ним лицами, подвергая их всяким пыткам и истязаниям, но это было ещё не всё. По его собственному заявлению случалось и так, что он, патриарх, собственноручно бил разных виновных лиц, и иногда бил их в церкви и даже в алтаре. Что особенно характерно, так это то, что такую личную кулачную расправу, и даже в алтаре, Никон считал вполне законною и приличною для патриарха, как будто бы основывающуюся на примере Самого Христа, на правилах св. апостол и св. отец… Конечно, жестокость Никона к подчиненным можно объяснять так называемым духом времени, — время было жестокое, тогда все так поступали. Но несомненно и то, что в указанных поступках Никона совсем отсутствовал дух истинного христианского архипастырства. Это и тогда хорошо видели и понимали, несмотря на дух времени, многие лица, которые вовсе не допускали той мысли, чтоб жестокие действия Никона были законны и справедливы, могли быть свойственны главе архипастырей русской церкви, могли быть терпимы в церкви Христовой. Напротив, поведение Никона и тогда очень многих возмущало, как зазорное и нетерпимое для истинного архипастыря церкви».
32
Нужно сказать, что на совести патриарха Никона не одна только эта смерть. Не менее жестоко поступил он с другим епископом — сербским митрополитом, приехавшим в Россию не для вступления в русское подданство, а для получения пожертвований. В 1654 году в Москве оказался митрополит Арсений Успенского Требинского монастыря. Он привёз «вестовые письма» и рассчитывал на получение даров для своей обители. Сохранившееся до наших дней дело описывает его приём у царя, выплату жалованья, пересказывает привезённые им политические известия и даёт совершенно неожиданную информацию: «…и по указу патриарха Никона тот митрополит сослан с Москвы в Павловский монастырь под начало. И в том монастыре умер». На погребение Арсения патриарх Никон распоёрядился выделить деньги архимандриту Митрофану, в монастыре которого во время «исправлений» скончался митрополит. 6 апреля 1657 года патриарх Никон указал выделить 2 рубля архимандриту Михаилу на гроб преставившемуся сербскому митрополиту Арсению.