— Уезжаешь от Джеки?
Я киваю.
— Как же так? — удивляется Алекс, целясь в оливку вилкой, как гарпуном.
— У нас с ней вместе ничего не получается. Мне кажется, я, наконец-то поняла, что мы с ней слишком разные.
— Это точно. И что же ты теперь намерена делать? Где будешь жить?
— Ну, это я уже успела обдумать. Я переезжаю вместе с Фионой. Мы планируем выбрать себе новую квартиру и начать все заново!
Он внимательно смотрит на меня, и его улыбка меняется. Похоже, он хочет мне что-то сказать или о чем-то спросить. И хотя он действительно задает мне вопрос, я почему-то склонна думать, что он у него не единственный.
— Как ты думаешь, ты никогда больше не вернешься к Люку?
Я мотаю головой, одновременно пытаясь проглотить кусок омлета:
— Нет. По крайней мере, не в этой жизни.
Он хохочет и опускает глаза на стол. Потом мы долго разговариваем. Мы открыто признаемся друг другу в том, что мы чувствовали, когда увидели Дездемону и Люка вместе. Алекс удивляется, как так получилось, что он не взбесился в тот момент и ничего не натворил. На это я, как можно спокойней, объясняю, что он, наверное, просто остолбенел от неожиданности, но зато он, вернее, мы с ним повели себя как нормальные цивилизованные люди, что и было лучшим вариантом в данной ситуации.
— Правда? Ты так считаешь?
— Ты только вспомни их физиономии!
Но хотя губы его улыбаются, и голос звучит уверенно, глаза Алекса говорят мне совсем о другом. Он пока что не верит в счастливый конец всей истории.
И вдруг, как гром среди ясного неба…
— Я люблю тебя.
Его грустные глаза все еще изучают стол, и я не сразу могу сообразить, что происходит. С кем он сейчас разговаривает — со мной или с «омлетом по-испански»? Примерно через пять секунд до меня все же доходит: конечно, со мной! Он говорит сейчас только со мной.
— Нет, — отвечаю я и сама себе удивляюсь. — Нет. Ты меня не любишь. — При этом в моем голосе не чувствуется буквально ничего — ни грусти, ни сожаления, ни сомнения. Одним словом, ни малейшего оттенка мелодрамы.
Алекс смущенно смотрит на меня. Он ничего не понимает. Он потрясен.
Ему хочется верить в то, что он любит меня. Мне хочется верить в то, что он любит меня. Черт! Даже «омлету по-испански» уже верится в то, что он любит меня. В конце концов, так, наверное, стало бы немного легче всем. Или я ошибаюсь? Тогда бы мы смогли обойти все острые углы. О, если б только мы сумели съесть все то, что было заказано, выйти из этого кабака, являвшего собой пародию на испанскую таверну, где стены раскрашены под фальшивые закаты, и вместе встретить нашу новую жизнь! Может быть, даже улететь отсюда навсегда на нашем собственном ковре-самолете.
Но остается одна проблема: все это будет ложью. Пройдет какое-то время, и все раскроется. Так бывает всегда. Так случилось с Люком. Так случилось с Сайраджем. Так случилось с Дездемоной. Так случилось с Фионой. Понимаете, я ведь совсем не знаю Алекса. Вернее, того, что я о нем знаю, еще не достаточно. Я знаю, что он хороший повар. Знаю, что он любит Бьорк, а когда-то увлекался музыкой «Айс-Ти». Я знаю, что он никого зря не обидит. И еще у него довольно высокий балл по моей сексуальной системе. А кроме того, он всегда пытался защитить меня от нападок Дездемоны, когда она начинала вести себя агрессивно. И еще я знаю, что ему нельзя доверять.
Наверное, где-то в глубине души, он сознает, что и на меня положиться полностью тоже невозможно.
— Знаешь, — говорит он после долгой паузы, и в голосе его слышится какое-то странное облегчение, — ты права. Ты мне чертовски нравишься, Марта Сеймор, и это чистая правда. Я обожаю в тебе все, включая твои трусики, хотя без них ты нравишься мне еще больше. Ты надежный друг и отличный товарищ. Все это так, но я не люблю тебя. Не люблю в той мере, в какой следовало бы. Ты уж меня прости.
— Ничего страшного, — отвечаю я и утешающе кладу ладонь ему на руку. — Я ведь тебя тоже не люблю. Только давай не будем говорить этого Люку и Дездемоне.
— Разумеется, нет.
Мы дружно хохочем, вспоминая, как вытянулись их лица, когда мы демонстративно, чисто по-голливудски, поцеловались у них на глазах. Отсмеявшись, мы подзываем официанта.
— Нам хотелось бы заказать бутылку красного вина, — говорит Алекс.
— Молодого красного?
— Да, это было бы чудесно… — Алекс смотрит на меня и, видимо, что-то вспоминает. — Нет, простите. Подождите-ка. Я передумал. Вместо молодого красного принесите-ка нам лучше выдержанного «мерло».
— Si, senor[3], — произносит официант с каким-то заковыристым испанским акцентом.