В уездных центрах губернии признание власти Совнаркома и образование большевистских исполкомов растянулось до лета 1918 г. Быстрее всего новое правительство признали те города, где имелись флотские и воинские команды или приезжие военизированные рабочие отряды, симпатизировавшие антивоенным лозунгам большевиков. Так происходило на Мурмане, в Онеге, в Кемском уезде. В частности, даже в Архангельске голоса части гарнизона и флотских команд обеспечили большевистским кандидатам в Учредительное собрание 29,7 % голосов. В Мурманске же, население которого состояло почти целиком из военных, моряков и пришлых рабочих, они получили свыше 70 % голосов[212]. Поэтому не случайно, что уже 26 октября объединенное собрание президиумов всех организаций Мурманска и начальник Мурманского укрепленного района контр-адмирал К.Ф. Кетлинский поддержали переход власти к советам[213]. В декабре 1917 г. в Онеге уездный съезд крестьянских депутатов, объединившись с местным Советом рабочих и солдатских депутатов, одобрил действия II Всероссийского съезда советов и избрал большевиков и им сочувствующих в уездный исполком. Впрочем, в уезде вплоть до мая продолжала действовать также и земская управа. В Кемском уезде новый исполком во главе с большевиком А.И. Мосориным был избран в марте 1918 г. на объединенной конференции Советов, профсоюзных и общественных организаций Кемского уезда и Мурмана[214].
В других уездных городах большевизация советов сопровождалась активными политическими манипуляциями и насильственным роспуском прежних органов власти. В Шенкурском уезде в январе 1918 г. крестьянский съезд отказался признавать власть Совнаркома. Поэтому архангельские большевики созвали один за другим еще два уездных съезда, пока не добились в конце марта избрания в исполком своих кандидатов. В Пинеге большевистско-лево-эсеровский исполком был избран в апреле, после того как была распущена сопротивлявшаяся этому влиятельная уездная земская управа[215].
В остальных уездах Архангельской губернии признание власти Совнаркома больше походило на первые стычки Гражданской войны. Наиболее острый конфликт возник в Холмогорах. 21 марта 1918 г. по инициативе прибывшего из Петрограда представителя ВЦИК В.К. Гончарика в городе был созван уездный съезд крестьянских депутатов. Объявив себя высшей местной властью, съезд вынес постановления о роспуске земства и изъятии излишков продовольствия. Под влиянием слухов о том, что у населения будут отнимать хлеб, уездный продовольственный комитет и поддержавшие его демобилизованные солдаты решили организовать вооруженное сопротивление. После завязавшейся перестрелки участники съезда бежали в монастырскую гостиницу, где к ним прибыла делегация от «граждан города Холмогор». Она предложила им сдать оружие и больше в Холмогорах не появляться. Члены съезда спешно перебрались в деревню Колпачево. Там они двое суток дожидались прибытия из Архангельска вооруженного отряда во главе с матросом А.И. Вельможным, который ввел в Холмогорах осадное положение и обложил «буржуазию» города чрезвычайным налогом. Под военной охраной съезд возобновил работу и избрал исполком во главе с большевиком С.И. Тубановым[216].
В Печорском уезде основным инструментом установления большевистской власти стал красногвардейский отряд во главе с большевиком С.Н. Ларионовым. Он был послан на Печору из Архангельска в мае 1918 г. в ответ на разгон Мохченского волостного совета и убийство председателя волисполкома. Не ограничившись подавлением «антисоветского» восстания в Мохче, отряд Ларионова прошел рейдом по реке Печоре от Троицко-Печорска до Усть-Цильмы, организуя большевистские советы и разгоняя земские управы и комитеты. От власти был также отстранен действовавший с февраля 1918 г. эсеровский уездный исполком[217].
В Мезенском уезде большевики не смогли закрепиться даже в уездном совете. Созванный в апреле 1918 г. съезд делегатов уезда подтвердил полномочия прежней земской управы. Члены управы, включая ее председателя П. Алашева, были избраны в исполком совета рабочих и крестьянских депутатов. Съезд подтвердил власть советов, однако категорически выступил против установления власти одной политической партии[218].
Таким образом, в первой половине 1918 г. большевики с большим трудом взяли под свой контроль губернский и большинство уездных советов. Однако большевизированные городские советы были островками в море прежней сельской администрации, где советы, организованные, как правило, возвращавшимися домой фронтовиками, оставались нечастым явлением и где имелись лишь единичные члены партии большевиков[219]. Более того, даже в городах с весны 1918 г. архангельские большевики вновь стали утрачивать едва приобретенное влияние. Стихийная демобилизация расположенных в губернии воинских частей и флотских команд оставила большевиков без прежнего электората. Уже с конца 1917 г. в Архангельске перестал существовать Центральный комитет армии, так как солдаты в массовом порядке разъезжались по домам. В Мурманске в связи с отъездом строительных рабочих и демобилизацией армии и флота к концу весны 1918 г., по сведениям уполномоченного ЦК РКП(б), осталось всего три большевика[220]. Находившиеся на Севере части погрязали в мародерстве и грабежах. В Мурманске и Архангельске остатки флотских частей грабили военные склады и перехватывали частные и правительственные грузы, шедшие на юг по железной дороге. Демобилизованные солдаты и матросы устраивали такие погромы на станциях, что работники Мурманской железной дороги перед приходом поезда из Мурманска предпочитали прятаться в окрестных лесах. Местные командиры и политические лидеры, не видя другого выхода, добивались скорейшей демобилизации разлагавшихся частей[221].
Постоянное ухудшение экономического положения, вина за которое с конца 1917 г. возлагалась на советское правительство, еще больше подрывало авторитет большевистской власти в губернии. На лесозаводах вновь сократилось производство и почти полностью остановились лесозаготовки, в то время как возвращавшиеся домой демобилизованные солдаты только увеличивали число безработных. Чтобы не допустить остановки предприятий, заводские комитеты из выборных представителей рабочих стали брать управление в свои руки[222]. Однако завкомы, главной целью которых было сохранить рабочие места, не могли наладить эффективное производство и товарообмен. Поэтому уже весной 1918 г. все громче стали раздаваться требования национализировать предприятия, что означало присылку денег из центра. Но скудные субсидии, отпускаемые Москвой[223], не могли улучшить положение и лишь усиливали недовольство политикой центра. В Архангельске две с половиной тысячи рабочих судоремонтного завода грозили разгромить губисполком[224]. В Александровском и Кемском уездах, где большинство рабочих трудилось на Мурманской железной дороге и в порту, принадлежавшим казне, участились самосуды над государственными управляющими. Коллегия по управлению дорогой и Совет опасались, что будут сметены восстанием голодных рабочих, которые месяцами не получали заработной платы. Железнодорожники и строители тысячами покидали край. Рабочие, оставшиеся на месте без средств к существованию, вливались в вооруженные отряды, которые занимались грабежами местного населения[225].
Жители неземледельческого Севера остались не только без работы, но и без продовольствия. Вагоны с хлебом, направляемые в Архангельск с юга России и из Сибири, исчезали в пути. Тем временем упадок морских промыслов не позволял наладить снабжение населения даже рыбой. Весной 1918 г. запасы продовольствия сократились настолько, что губернский продовольственный отдел призвал население уменьшить потребление до минимума и грозно предупреждал: «Граждане, будьте готовы к самому худшему»[226]. Архангельский губисполком был в панике, предчувствуя приближение голодного бунта. А городской совет даже склонялся к тому, чтобы обратиться за продовольственной помощью к союзникам России по Антанте. В обмен он намеревался прекратить вывоз находившихся на Севере союзных военных грузов в центр страны, хотя это и могло привести к разрыву отношений с Совнаркомом[227].
212
213
Борьба… на Мурмане. Док. 48, 49, 51, 55, 56;
214
216
ГААО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 12 (протоколы съезда крестьянских депутатов Холмогорского уезда, 21–26 марта 1918 г.);
217
ОДСПИ ГААО. Ф. 1 Оп. 1. Д. 8. Л. 18 об. (доклад агитатора И.А. Богданова в Смольный, 9 июня 1918 г.);
219
О положении в архангельской деревне см., например: Октябрьская революция и гражданская война на Севере. Вып. 2. С. 11–16;
220
ГААО. Ф. 272. Оп. 1. Д. 13. Л. 134–139 об. (журнал заседания Архангельского совета, 13 декабря 1917 г.); Борьба… на Мурмане. Док. 74, 75.
221
ГАМО. Ф. П-2393. Оп. 2. Д. 104. Л. 133 (воспоминания В.Л. Бжезинского); ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 5. Л. 39 (очерк С.Н. Городецкого об Архангельской губернии за 1914–1917 гг., составление 1926 г.);
222
Борьба за установление… на Севере. Док. 77;
224
Российский государственный архив социально-политической истории (далее – РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 4. Д. 25. Л. 2 (письмо Архангельского комитета РКП(б) в Севбюро партии, 20 мая 1918 г.).
225
226
ГААО. Ф. 2703. Оп. 1. Д. 4. Л. 233 (обращение продовольственного отдела Архангельского губисполкома к населению, 20 мая 1918 г.); Ф. 272. Оп. 1. Д. 13. Л. 136 об. – 139 об. (журнал заседания Архангельского совета, 13 декабря 1917 г.); ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 3. С. 14–22 (воспоминания Е.Д. Могучего, 1925 г.).
227
Papers Relating to the Foreign Relations of the United States (далее – FRUS), 1918. Russia. Washington, 1931. Vol. 2. P. 475;