На Малиновского возлагалась, таким образом, более серьезная задача, чем «простой осведомительный розыск», — он должен был сделать Ленина горячим сторонником идеи раскола с меньшевиками по принципу «разделяй и властвуй». Об уровне понимания директором департамента полиции вождя большевиков свидетельствует такая непривычная по стандартам советской апологетики его оценка; Ленин «при своем большом уме, партийной убежденности, фанатической ненависти к самодержавному режиму, все-таки был догматик, больше знал австрийскую, чем русскую действительную жизнь и не имел в самом себе качества борца-руководителя»[323]. Похоже, что это мнение сложилось не без влияния Малиновского, который не только «проникся намерениями» Белецкого, но и подлаживался к его взглядам. Между тем даже сопровождавший Белецкого как тень «протоколист» Виссарионов отдавал себе отчет в том, что раскол фракции произошел не только потому, что этого захотели в департаменте полиции, — он «как бы сам собой возник», хотя, подтверждал далее Виссарионов, «рознь» между депутатами, принадлежавшими к разным фракциям РСДРП, «признавалась [охранкой] допустимой и полезной»[324].
В отличие от вице-директора департамента полиции, который называл, таким образом, оба фактора, определявших раскол, Ленин и в 1917 г. продолжал твердить лишь об одном из них — о директивах большевистского руководства, выполнявшихся Малиновским, как и другими большевиками. Даже после разоблачения Малиновского он не желал признавать, что тот в данном случае выполнял и совпадавшие с этими директивами требования департамента полиции, которому именно поэтому понадобилось переквалифицировать нефракционного социал-демократа в большевика, «рабски преданного» Ленину. Больше того, Ленин всячески подчеркивал, что раскол был предопределен; тем самым выпрямлялась не такая уж прямолинейная история РСДРП. «Что касается линии нашей партии, — объяснял Ленин членам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, — то линия эта, ведущая прямо и неизбежно к расколу с оппортунистами- меньшевиками, вытекала сама собой из истории партии с 1903 года, особенно из борьбы с «ликвидаторством» 1908–1910 годов, из крайнего обострения этой борьбы, после срыва вождями ликвидаторства в России решений январского «пленума» 1910 года»; поэтому «Малиновский всецело вел политику, намечавшуюся нами (мною, Зиновьевым и др.) на заграничных совещаниях и предопределявшуюся, как я уже сказал, историей большевизма»[325].
Ленин имел в виду прежде всего два совещания с участием Малиновского, других депутатов-большевиков и партийных работников: Краковское, проходившее с 26 декабря 1912 г. по 1 января 1913 г. (8 — 14 января 1913 г.) и Поронинское — 23 сентября—1 октября (6—14 октября) 1913 г. Всего с 1912 по 1914 г. Малиновский приезжал в Краков и Поронин 6–7 раз, исправно информируя после каждой поездки департамент полиции о планах и деятельности партийного руководства. Вернувшись, например, с Краковского совещания, он не замедлил доложить, что Русскому бюро ЦК поручено организовать нелегальную типографию на Урале, получив на это деньги у золотопромышленника Конюхова, а также создать там областное бюро[326].
Благодаря Малиновскому департамент полиции знал о финансовом положении «Правды» и на основании этих данных мог разрабатывать тактику ее преследований. Сверх того, он сообщал о намечавшихся к публикации руководящих статьях, об изменениях в составе редакции, о рассылке конфискованных номеров и т. д.[327].
10 февраля 1913 г. полиция арестовала на квартире Г.И.Петровского члена Русского бюро ЦК «Андрея» (Я.М.Свердлова), нелегально проживавшего в Петербурге и выполнявшего с 22 января обязанности главного редактора «Правды». Выслеживали его давно. Накануне ареста Белецкий потребовал, чтобы Малиновский «выгнал Андрея» из своей квартиры. Малиновский, не ограничившись этим, назвал новое местонахождение Свердлова, куда сам же его и проводил, на прощанье напялив ему свою шапку — якобы для маскировки[328].
Нарушение полицией депутатской неприкосновенности Петровского в момент ареста Свердлова послужило темой гневного запроса социал-демократов в Думе. Депутат — черносотенец Пуришкевич, напротив, призвал Думу «низко поклониться правительственной власти» и сожалел только о том, что обыск произвели у одного Петровского, «а нужно было сделать то же самое в одну и ту же ночь у всей социал-демократической фракции Государственной думы»[329]. Малиновский на сей раз промолчал.
329
Государственная дума. 4-й созыв. Стенографические отчеты. 1912–1913 гг. Сессия 1.4. 1.