— Да что ж его считать, — покачивался, схватившись за сердце Минин, — душновато что-то.
— Мотор, мотор прихватило, — бросился расстёгивать ему пуговицы воротничка Жмотов, а затем и форточку распахнул. — Дыши, Степаныч. Сейчас лучше станет. Это бывает.
— Да вроде уже и ничего, — глубоко выдохнул тот.
— Может, врача?
— Чего булгачить? Отпустило.
— У меня с собой лекарства никакого.
— Чего это ты? — Минин слабо улыбнулся. — Какое ещё лекарство? Нормально вроде. Утром забегу в больничку к нашему Фёдорычу. И все дела.
— А то смотри, — Жмотов нагнулся над ним, в глаза заглянул. — Что-то ты мне не нравишься, Степаныч. Побледнел весь.
— Заканчивать будем, — застёгивал уже ворот Минин. — Ты только больше не кури.
— Да я уж когда выбросил, — суетился лейтенант. — А это тебя не с купания прихватило?
— Ну что ты! — Минин даже обиделся. — Купанием я, наоборот, все болячки лечу. Нет. Это сегодня что-то накатило. Нервишки, наверное. С Баклеем ещё днём схватились, потом у Ахапкина пошумели, а тут Савелий как живой перед глазами торчит день и ночь.
— Подымайко?
— Ну да, Михеич.
— Он и мне прошлой ночью приснился. — Жмотов за голову схватился. — Страшный какой-то! С верёвкой на шее!..
— Он на ремне удавился.
— А этот с верёвкой. Верёвку с себя стащил, размахивает ей, будто на нас с Игорьком набросить желает. Мы уворачиваемся, убегаем, а он бельма вытаращил!..
— Ты сколько выпил-то? — Минин подозрительно скосил глаза на лейтенанта. — Не горячка белая за тобой гонялась?
— Проснулся весь мокрый…
— Ну хватит. Командуй, чтоб вели задержанного. Да заканчивать будем.
— Ты как?
— Нормально.
— Ну и хорошо.
И солдат ввёл последнего. Восьмого.
Лазарев удивлял. Вернее, привлекал. И прежде всего внешностью. Мало того, что был высок, строен и подтянут. Он был красив и держался свободно, будто вокруг не было заводного солдата, слепящей лампы, двух хмурых офицеров в страшной форме. Словно голубь с улицы, взлетев на подоконник, оказался вдруг по ошибке в чьей-то клетке и завертел головой направо, налево, удивляясь, куда он попал? И искал своего. Такого же. Пернатого. Лазарев и на Минина так глянул, но по лицу скользнул — нет, не того он хотел увидеть. А на Жмотова даже не взглянул. И лейтенант не выдержал, буркнул:
— Красавчик попался.
— Ты что же, Лазарев, — с издёвкой настойчиво поймал всё же глаза подозреваемого оперуполномоченный, — подставил слюнтяя в главного?
— Вы о чём? — не понимая, вскинулся тот на Минина, и голубые глаза его под жаркой лампой заплавились морским сиянием.
— Леонтьева чего подговорили вожачком назваться?
— Жребий выпал. У нас кружок. Главных нет. У нас все равные. А здесь у вас главного всем найти надо. Савелий Михеевич тоже с этого начал. Не поверил даже.
— Кто? Савелий Михеич?
— Ну да. Товарищ майор. Который с нами первым встречался. А что с ним?
— Неважно, — Минин покривился, игла в левом боку опять дёрнулась. — Продолжай дальше.
— Ну мы и выбрали. А чтобы не обидно, бросили жребий. Вот и выпало Саше Леонтьеву.
— Значит, не отрицаешь, что тебя все слушались? — наклонился к подозреваемому Жмотов и вцепился обеими ручищами в стул за его спиной.
— А нам отрицать нечего. Мы и Савелию Михеевичу всё рассказали, как было.
— Это хорошо, — перехватил нить допроса Жмотов, нависнув над задержанным. — Это хорошо, что правду говоришь.
Минин осторожно до левого бока дотянулся, рукой попробовал слегка массировать, вроде помогало, он кивнул лейтенанту: продолжай, мол, я в порядке.
— Правдивые показания зачтутся, — тут же повысил голос Жмотов и совсем стул с Лазаревым к себе развернул, уставился глаза в глаза. — Скостят. Может, и семь копеек не понадобится получать[4].
— Зачем семь копеек?
— Не шлёпнут, — расхохотался Жмотов прямо в лицо Лазареву.
— Нас судить будут?
— А ты как думал?
Синь в глазах парня дёрнулась, затемнели они, начали стыть.
— Мы все думаем, что будут.
— Ты это выбрось из башки-то! Чего заладил: мы да мы? Каждый будет отвечать за своё. Каждый баран на своём крюку! Понял?
— У нас кружок…
— И ты в нём стишки почитывал?
— Были и стишки.
Превозмогая боль, Минин незаметно дотянулся до Жмотова, дёрнул того за руку: не гони, мол, лейтенант, не нагнетай, не кричи. Жмотов учуял, моргнул — всё в порядке и чуть тише, будто смиряясь, спросил:
— Твои стишки-то?
— Ну… разные.
— Вот и давай, прочти что-нибудь.
4
Семь копеек получить (вор. жаргон) — быть расстрелянным, 7 копеек — цена револьверной пули в те времена.