Она дочитает ее, разумеется, до конца, как бы ни было скучно, поскольку всякое дело в жизни должно быть закончено, как строительство той дороги над Виттом, где у них дом — шале со всеми удобствами, прежде приходилось тащиться до фуникулера в Драконите, пока дорога не была построена. «Полыхающее окно», или как там оно называется, было подарено ей только вчера, на ее двадцатитрехлетие, падчерицей автора, о которой, возможно… — Джулия.
Да, они с Джулией обе преподавали минувшей зимой в гимназии для юных иностранок в Тессине. Отчим Джулии только что развелся с ее матерью, — обрпащался он с ней чудовищно. Что они преподавали? А… сценические позы, ритмику, всё в таком роде.
Наш Хью и новый неотразимый персонаж теперь перешли на французский, на котором он говорил еще лучше, чем она по-английски. На ее предложение угадать, кто она, он ответил: голландка или датчанка. Нет, ее отец из Бельгии, архитектор, погибший прошлым летом, руководя работами по сносу знаменитой гостиницы на забытом курорте; ее мать родилась в России, в аристократической семье, но, разумеется, полностью разоренной революцией. Любит ли он свою работу? Не будет ли он возражать, если она чуть-чуть опустит эту черную шторку? Похороны заходящего солнца. Это поговорка? — спросила она. Нет, он придумал это сейчас.
В дневнике, который Хью вел время от времени, он тем же вечером в Версе записал:
«Познакомился с девушкой в поезде. Восхитительные голые загорелые ноги и золотистые сандалии. Неистовое юношеское желание и любовный порыв такой силы, какой никогда прежде не знал. Арманда Шамар. La particule aurait juré avec la dernière syllabe de mon prénom[6]. Кажется, y Байрона слово chamar употреблено в значении „павлиний веер“ при описании пышного восточного двора. Очаровательно-изысканна и при этом божественно наивна. Шале над Виттом построено отцом. Если будете в наших широтах… Интересовалась, люблю ли я свою работу. Мою работу! „Спроси меня, красавица, — чуть не сказал я, — что я могу делать, а не что я делаю. Нестерпимая красота погребения закатного солнца сквозь полупрозрачную черную шторку. Я могу выучить наизусть целую страницу справочника за две минуты, но не способен запомнить свой телефонный номер. Могу сочинить стихотворную строфу, такую же странную и неожиданную, как ты, такую, какими будут стихи лет через триста, так и не опубликовав ни одной строчки, кроме юношеского вздора, написанного в университете. На теннисных кортах в отцовской школе я научился беспроигрышно отражать сокрушительную подачу — особым образом подрезать мяч, но меня не хватает и на одну игру. С помощью туши и акварели я могу нарисовать озеро головокружительной прозрачности со всеми райскими горами, отраженными в нем, но не могу изобразить лодку, мост или человеческую панику в объятых пламенем окнах виллы, на манер Плама. Преподавал французский в американских школах, но так и не избавился от канадского акцента своей матери, хотя и отчетливо его слышу, произнося французские слова. Ouvre ta robe, Déjanire[7], чтобы мог я взойти на костер. Могу на фут оторваться от земли и продержаться так десять секунд, но не умею забраться на яблоню. Доктор философии, я не говорю по-немецки. Влюбился в тебя, но не пошевелю и пальцем. Короче говоря, я стопроцентный гений“. По совпадению, достойному того, другого, гения, с которым предстоит мне встреча, его падчерица подарила ей ту книгу, что читала сама. Джулия Мур, возможно, забыла, что переспала со мной несколько лет назад. Мать и дочь, заядлые путешественницы, побывавшие и на Кубе, и в Китае, и в других унылых, примитивных краях, отзываются критически, но нежно о многочисленных диковинных, но обворожительных людях, с которыми подружились там. Parlez-moi de son[8] отчиме. Он не très fasciste?[9] Не могла понять, почему я назвал левацкие убеждения мистера R. расхожей буржуазной модой. Mais au contraire[10], и мать, и дочь души не чают в радикалах! Вообще-то, сказал я, мистеру R. безразлична политика. Моя радость считает, что в этом его беда. Шоколадно-кремовая шея с золотым крестиком и grain de beauté[11]. Стройная, спортивная, разящая наповал!»
10
Он-таки пошевелил пальцем, несмотря на весь этот сентиментальный самоанализ. Он отправил ей записку из внушительного Версе-паласа, куда был приглашен на коктейль, за несколько минут до встречи с нашим замечательным автором, чья лучшая книга Вам не приглянулась. Позвольте мне навестить Вас, скажем, в среду, четвертого числа. Ибо к тому времени я поселюсь в гостинице «Аскот» у Вас в Витте, где, как мне сказали, можно кататься на лыжах даже летом. Между тем смысл его пребывания здесь состоит в выяснении того, когда же наконец старая лиса закончит свою новую книгу. Странно вспоминать, как еще позавчера он предвкушал долгожданное свидание с выдающимся человеком.