Совершенно иной была ситуация в аналогичных отраслях зарубежной науки, — как военной, так и гражданской. Начиная с классической школы «Анналов», историческая психология активно развивалась по целому ряду направлений[45]. Что касается собственно военной ее отрасли, то появился даже специальный термин «war mentality», обозначающий состояние умов в военное время, психологию военного времени. Одним из методологических образцов такого рода исследований может служить труд английского историка Макса Хастингса «Операция „Оверлорд“: как был открыт Второй фронт», где автор на материалах «устной истории» воссоздает психологическую атмосферу высадки союзных войск в Нормандии. Работы его соотечественников Джона Кигана и Ричарда Холмса посвящены месту рядового солдата в современной войне: его подготовке, побудительным мотивам, поведению в боевой обстановке, надеждам и ожиданиям, ощущениям раненых и контуженных, и т. д. Есть и другие подобные исследования[46].
В целом состояние историографии позволяет сделать вывод, что хотя и существуют отдельные методические и узкоприкладные разработки в смежных областях знания, собственно историко-психологических исследований, посвященных теме монографии, практически нет. Однако, без использования исторической науки в изучении военно-психологических проблем картина не может быть полной и точной. В силу своей специфики, историческая наука одна способна восполнить целый ряд пробелов, которые образуются при разработке этих проблем другими научными дисциплинами. Во-первых, она позволяет изучать эти явления в исторической динамике, сопоставлять психологические феномены в различные периоды истории. Во-вторых, только эта наука дает возможность изучать военную психологию в наиболее полном общественном контексте — событийном, духовно-идеологическом, материально-техническом и т. д. В-третьих, именно историческая наука располагает таким специфическим исследовательским инструментарием, как источниковедение — особая ее отрасль, ориентированная на отработку методик анализа исторических источников, то есть всех видов информации, относящихся к прошлому. Наконец, историческая наука не связана с жесткими предметными рамками узконаучных дисциплин и способна синтезировать приемы и методы других наук, включая, в частности, военную психологию и военную социологию. Есть также ряд других преимуществ исторического изучения «психологии войны», которые позволяют рассматривать результаты исследования не только в узконаучном значении, а ориентируясь на практику, в том числе вырабатывать практические рекомендации, опираясь на результаты сопоставления различных войн, определения основных тенденций в эволюции психологических факторов с развитием материально-технических средств ведения войны, с изменением общественных условий и т. д.
Поэтому становление такого направления в исторической науке как «Психология войны в XX веке», несомненно, может как расширить горизонты военного знания, качественно дополнив его психологический и социологический ракурсы, так и раздвинуть границы знания собственно исторического. Изучение психологии российских участников вооруженных конфликтов в этом контексте приобретает особое значение, потому что человеческий фактор как раз и составляет ядро, суть социально-психологических и духовных явлений.
Цели и задачи исследования
Очевидно, что без учета психологического фактора невозможно адекватное научное осмысление новейшей отечественной истории, причем не только «военной», но и гражданской, а также современности. Понимание этого определило основные направления нашего исследования.
В данной монографии впервые в исторической науке рассматривается психологическая составляющая основных вооруженных конфликтов ХХ века; дается ее сравнительно-исторический анализ в больших и малых войнах, которые вела Россия (СССР) в этот период; используются в основном впервые вводимые в научный оборот источники; обосновывается и применяется разработанная автором методика сравнительно-исторического исследования психологических феноменов вооруженных конфликтов.
В качестве объекта изучения выступают российские участники полномасштабных внешних (межгосударственных) войн России и СССР в XX веке (русско-японская 1904–1905 гг., Первая мировая 1914–1918 гг., советско-финляндская 1939–1940 гг., Великая Отечественная война 1941–1945 гг. и Дальневосточная кампания 1945 г., Афганская война 1979–1989 гг.). Сравнительно-исторический характер исследования предопределил необходимость сопоставления событий по целому ряду параметров, в различных исторических и геополитических условиях, причем сравниваются друг с другом не только примерно равномасштабные конфликты, но и имеющие другие сходные черты (мировые войны, локальные войны на отдельных участках границы, войны на своей или чужой территории, и т. д.). В каждом случае учитывается и комплекс других факторов — социально-политических, идеологических, национальных и других.
45
Анализ современного состояния исследований, осуществленных в русле «устной истории» и библиографию по проблеме см.: Oral History // Mьndlich erfragte Geschichte. Gцttihgen, 1990.
46
Hastings Max. Overlord: D-day and the battle for Normandy. New-York: Simon and Schuster, 1984; Русское издание: Хастингс М. Операция «Оверлорд»: Как был открыт второй фронт. М., 1988; Keegan J. The Face of Battle. London, 1976; Holmes R. Acts of War. The Behaviour of Men in Battle. New-York, 1987; Terkel S. The Good War. An Oral History of World War II. New-York, 1984; Vough A. A. History of Militarism. New-York, 1950; Connel J. Writing about Soldiers. — Journal of the Royal United Services Institute. August 1963; Sajer G. The Forgotten Soldier. S.I. 1971; Janowitz J. The Professional Soldier. Toronto, 1964; Stouffer A. et al. The American Soldier. Vols. I, II. Princeton, 1965.