— Ну-съ, спектакль конченъ, — сказалъ мн мой знакомый, — пойдемте чай пить. —
— Эхъ, братцы, нашего-то, кажись, однаго задли, — сказалъ въ это время старый фурштатъ, изъ подъ руки смотрвшій на возвращавшуюся роту: — несутъ кого-то.
Мы ршили подождать возвращенія роты.
Ротный командиръ халъ впереди, за нимъ шли псенники и играли одну изъ самыхъ веселыхъ, разлихихъ кавказскихъ псенъ. — На лицахъ солдата и офицера я замтилъ особенное выраженіе сознанія собственнаго достоинства и гордости.
— Нтъ ли папиросы, господа? — сказалъ N, подъзжая къ намъ: — страхъ курить хочется.
— Ну что? — спросили мы его.
— Да чортъ бы ихъ побралъ съ ихъ лошадьми <паршивыми>, — отвчалъ онъ, закуривая папиросу: — Бондарчука ранили.
— Какого Бондарчука?
— Шорника, знаете, котораго я къ вамъ присылалъ сдло обдлывать.
— А, знаю, блокурый.
— Какой славный солдатъ былъ. Вся рота имъ держалась.
— Разв тяжело раненъ?
— Вотъ-же, на вылетъ, — сказалъ онъ, указывая на животъ.
Въ это время за ротой показалась группа солдатъ, которые на носилкахъ несли раненнаго.
— Подержи-ка за конецъ, Филипычь, — сказалъ одинъ изъ нихъ: — пойду напьюсь.
Раненный тоже попросилъ воды. Носилки остановились. Изъ-за краевъ носилокъ виднлись только поднятыя колна и блдный лобъ изъ-подъ старенькой шапки.
Какія-то дв бабы, Богъ знаетъ отъ чего, вдругъ начали выть, и въ толп послышались неясные звуки сожалнія, которые вмст съ стонами раненнаго производили тяжелое, грустное впечатлніе.
— Вотъ она есть, жисть-то нашего брата, — сказалъ, пощелкивая языкомъ, краснорчивый солдатъ въ синихъ штанахъ.
Мы подошли взглянуть на раненнаго. Это былъ тотъ самый бловолосый солдатъ съ серьгой въ ух, который спотыкнулся, догоняя роту. Онъ, казалось, похудлъ и постарлъ нсколькими годами, и въ выраженіи его глазъ и склада губъ было что-то новое, особенное. — Мысль о близости смерти уже успла проложить на этомъ простомъ лиц свои прекрасныя, спокойно-величественныя черты.
— Какъ ты себя чувствуешь? — спросили его.
— Плохо, ваше Благородіе, — сказалъ онъ, съ трудомъ поворачивая къ намъ отежелвшіе, но блестящіе зрачки.
— Богъ дастъ, поправишься.
— Все одно когда-нибудь умирать, — отвчалъ онъ, закрывая глаза.
Носилки тронулись; но умирающій хотлъ еще сказать что-то. Мы еще разъ подошли къ нему.
— Ваше Благородіе, — сказалъ онъ моему знакомому. — Я стремена купилъ, они у меня подъ наромъ лежатъ — вашихъ денегъ ничего не осталось. —
……………………………………………………………………………………………………………………………………
На другое утро мы пришли въ госпиталь навдать раненнаго.[196]
— Гд тутъ солдатъ 8-й роты? — спросили мы.
— Который, Ваше благородіе? — отвчалъ блолицый исхудалый солдатъ съ подвязанной рукой, стоявшій у двери.
— Должно, того спрашиваютъ, что вчера съ тревоги принесли, — сказалъ слабый голосъ съ койки.