3 Іюня. Троицынъ [день]. Сходки не было, потому что я не приказалъ старост, а только сказалъ мужикамъ на сходк. Василій однако утромъ сказалъ мн, что мужики ршительно несогласны, что Осипъ сказалъ, что и 10 р. не заплатить, а Резунъ одинъ согласенъ. Вечеромъ на Груман[т] встртилъ Кирилу, Анисимова брата, въ лсу и заговорилъ съ нимъ; онъ сказалъ, что ныншній годъ тяжелъ падежемъ лошадей, и поэтому оброкъ невозможенъ. Потомъ подъхалъ къ Осипу: онъ съ сдержанной улыбкой умнаго человка, который проникъ, что его хотятъ надуть и не поддается, сказалъ, что придется платить по 150 рублей за нищихъ, что оброкъ великъ и что староста угнетатель.
Встртилъ Резуна, тотъ сказалъ, что онъ не понимаетъ упорства другихъ, что онъ согласенъ и что надо поговорить еще. Потомъ подъхалъ къ Данил (богатый семейный мужикъ, изъ ямщиковъ, худой, блдной, неподобострастный, но добродушный и очень умный). Онъ подошелъ ко мн, когда я заговорилъ объ оброк, съ лицомъ выражаюіцимъ стыдъ за меня, что я притворяюсь и лгу. Онъ отдлался общими мстами, говоря, что и за мной жить хорошо, что при папеньк моемъ за ними оброкъ тоже не стоялъ. Часовъ въ 10 я пошелъ ходить съ Васильемъ и разсказалъ ему весь свой планъ. Василій понялъ, не удивился и сказалъ, что онъ какъ предъ Богомъ, такъ и передо мной, объяснитъ, что[237] они имютъ въ разум, что я хочу сдлку сдлать, теперь обязательство взять, такъ какъ знаю, что въ коронацію всмъ будетъ свобода, и главное отъ этаго не соглашаются. Они и не знали, что я намренъ пересадить на оброкъ съ осни. Но трудно будетъ разуврить въ томъ, что я ихъ обманываю. Завтра открою имъ свою мысль и допущу оброкъ хотя нсколькихъ, ежели не захотятъ обществомъ.
5 Іюня. Нынче была сходка. Когда я спросилъ: желаютъ ли на оброкъ обществомъ, долго вс молчали и потомъ стали говорить, что дорого, и что нкоторые пойдутъ можетъ [быть]. Сказали только, что несогласны, когда я спросилъ: несогласны? Говорили, что хлба нтъ и придется платить по 92 рубля, что нкоторые пойдутъ. Я объяснилъ, что все дло ршится только оснью. Молчаніе… Я вошелъ въ контору и изъ окна началъ говорить: что цль моя въ томъ, чтобы они откупились. Молчаніе. Что произойти это не можетъ раньше выкупа изъ Совта, 24 лтъ. Яковъ, — блобрысый бойкій мужикъ сказалъ, что никто не доживетъ до этаго срока. Звуки одобренья. — Сказали, что оброкъ великъ и что и такъ жить хорошо. Я предложилъ итти на оброкъ тмъ, которые хотятъ, и составить общество. Звуки[238] одобренія; но когда я сказалъ, что остальные пусть вмст съ другими сдлаютъ условіе — контрактъ, послышались испуганно-недовольныя возраженія, что можетъ сдлать[ся][239] болзнь и изъ всего общества 10 человкъ останется. Я сказалъ (необдуманно), что контрактъ нельзя сдлать иначе, какъ когда вс пойдутъ, а потомъ сказалъ, что можно и совсмъ, вообще изложилъ неясно. — Сначала напали бдняки, и изъ первыхъ Яковъ, на то, что оброчнымъ нечего ходить, ежели не вс. Я объяснилъ, что каждый свободенъ; потомъ возразили, что пусть лучше останется на прежнемъ положеніи, а то кормить въ голодъ некому будетъ, и выйдя изъ оброка я не приму его. — Возвратились къ оброку, просили отсрочку до осни; когда я сказалъ, что нужно мои поля бросить, они предлагали нанять ихъ. Я сказалъ имъ пункты условія, вс изъявили неудовольствіе и къ подписк выражали страхъ. Потомъ я замтилъ, что ежели свобода будетъ дана общая, то условія контракта моего пусть будутъ недйствительны. Съ ужасомъ возставали на всякое поползновеніе къ подписк и обращались къ оброку. Я сказалъ, что подписка для того, чтобы связать наслдниковъ. Они сказали, что имъ все равно и у Мараюшникова [?] жить. — Даже т, которые были за оброкъ, замолкли. Стали льстить и врать офиціально. Вы наши отцы, намъ хорошо. Рзунъ вдругъ предложилъ отдать имъ всю землю. Я предложилъ ему отдать мн свой армякъ и сапоги. Засмялись. Я возвратился къ подписк. Оскорбленно говорили, что никакъ нельзя, какъ можно, отцы не длали, и дти пусть служатъ, какъ будто я предлагалъ имъ дать подписку въ томъ, что каждый будетъ осквернять святыню. Данило, къ которому я приступилъ, требуя объясненія отказа и объясняя его надеждой воли безъ выкупа, божился мошеннически, и вс одобрительно подтверждали его слова, что они ничего не знаютъ. Онъ сказалъ, что дти пусть тоже служатъ барину. — Да, я сказалъ, разв имъ не лучше будетъ? Нтъ, — отвтилъ онъ, и вс подхватили, — вольнымъ жить хуже. И опять начали не то льстить; видно они испугались чего-то, чего — еще я не понялъ. — Я сказалъ, что все-таки пусть потолкуютъ, согласны ли на контрактъ, и кто согласенъ на оброкъ? Голосъ изъ толпы, что на оброкъ никто не пойдетъ, и вс одобрительно молчали. Я отошелъ въ садъ и минутъ черезъ 5 вернулся. Никого уже не было. Все разошлись молча, плотники толковали съ старостой о сваяхъ. Какъ будто ныншніе мои слова были уже такъ глупы, что не стоили никако[го] вниманія. Староста, съ которымъ я посл заговорилъ объ этомъ дл, сообщилъ мн, что когда онъ началъ говорить имъ, они и слушать не стали и разошлись молча. Староста, который на мою сторону клонитъ и, какъ богатый мужикъ, долженъ желать свободы, объяснялъ ихъ несогласіе действительно тмъ, что свободнымъ хуже.[240] Онъ подтверждалъ это примрами. Завтра напишу черновое условіе и дамъ имъ. —