Анна Павловна приняла князя Андрея в свое соседство за столом радушно, но с некоторым оттенком укоризны всё за его адъютантство Кутузова, так огорчившего государя под Аустерлицом. Разговор общий шел преимущественно о Эрфуртском свидании, бывшем новостью дня. Четыре года после последнего своего светского вечера с Анной Павловной князь Андрей слушал теперь восторженные речи о Наполеоне, том самом, который прежде предавался проклятиям.[3198] Не было достаточно восторга и почтительности, чтобы говорить об этом гении. Графиня рассказывала про торжество Эрфурта, в разговоре называя, как своих близких знакомых, замечательнейшие лица в Европе. «Nous étions beaucoup de monde. Le duc de… le comte de…»[3199] или: «Le duc de Luine m’a fait rire».[3200]
«Как могут они ее слушать, и как она может так искусно притворяться, что она всё это понимает, и что она не дура?» – думал Pierre, слушая свою жену.[3201] Графиня рассказывала про знаменитый торжественный спектакль, в котором играл Racin’a Talma, и оба императора сидели перед сценой на эстраде на двух приготовленных им креслах, и как, когда Talma сказал:
«L’amitié d’un grand homme est un bienfait de dieu».
– Des dieux, comtesse, s’il est permis de rétablir Racine,[3202] – поправил один из французского посольства.
– Ah! je ne suis pas monodéiste,[3203] – сказала графиня.
«И от кого она выучилась и запомнила это слово», подумал, наливая себе вино, Pierre, «и догадалась сказать – не понимаю. А я ведь знаю, что она дура и не понимает ничего того, что говорит». Pierre много пил, как заметил князь Андрей. Графиня продолжала рассказ, состоявший в том, что, когда Talma произнес эти слова, император Александр, мы все видели, [взял] руку императора Наполеона и пожал ее.
– Вы не можете себе представить впечатление на нас. Все затаили дыхание.
Князь Василий доканчивал фразы дочери и значительно мычал, как бы говоря этим: «Ну, что же un grand homme, un génie. Eh bien, je n'ai jamais dis le contraire».[3204]
Анна Павловна принимала участие в этих разговорах и не отказывала в легком восторге и глубоком уважении к «sa majesté l’empereur des français»,[3205] как она его теперь называла, но в ее восторге был оттенок некоторой грусти, долженствовавшей относиться к особенности взгляда ее высокой покровительницы на новый союз России. Она признавала Наполеона гением, оказавшим большие услуги революции и понявшим свои выгоды в союзе с Александром, но она всё соболезновала о разрушенном старом порядке вещей и была всё-таки par conviction dans les bons principes.[3206] Одно, в чем она вполне сходилась с графиней, это был ее страстный восторг вообще к французам. – C’est la reine des nations. Être français et avoir un titre de noblesse,[3207] – говорила она. Князь Андрей, как всегда в гостиной, вступал и даже держал разговор, весело и колко противореча. Он, который всегда так охотно бранил русских, не мог удержаться от некоторых не понравившихся Анне Павловне замечаний о том, что поэтому лучше бы перейти в подданство Наполеона и никогда бы не воевать с французами.
– Да, это было бы гораздо лучше, – сказала значительно Анна Павловна.[3208]
Pierre шутил и изредка блеском своей французской болтовни, несмотря на невыгодное положение мужа в гостиной жены, обращал на себя внимание. «Да, это ничего, не обращайте внимания, это мой муж», при этом говорило выражение лица графини.
–
[3209] С вечера, разойдясь из гостиной графини, Pierre поехал в клуб и, когда вернулся, Андрей уже спал. На другой день Андрей рано выехал по делам, обедал у тестя, вечером был в том доме, где его обещали познакомить с Сперанским, и только вечером вернулся домой и вошел в низенькие накуренные комнаты Ріеrr’а, с которым они целые сутки не видались.[3210]
– Как я рад, что я тебя застал дома, – сказал князь Андрей, расстегнувшись, ложась на отоманку и потирая лицо руками.
Pierre знал это выражение в лице Андрея, знал и любил его. Он положил свои тетради и, закурив трубку, попокойнее уселся против друга.[3211]
– Eh bien, savez vous, mon cher, je reste à Pétersbourg, on m’a fait des propositions que je ne puis refuser.[3212] И в самом деле, такое время, такие перевороты, так кипит всё, так трещит гнилое, старое, что нельзя удержаться не дать и свой coup de main.[3213]
– Вот как! Как я рад, – сказал Pierre. – Где же?
– Кочубей просит меня заняться в комиссии составления законов, потом мне предлагают место в Крым.
– Нет, оставайтесь здесь.
– Да, мы не видались с вами еще со вчерашнего вечера, – сказал Pierre. – Я думаю, странно на вас это всё подействовало, все эти восхваления Наполеону. Как иначе заговорило всё. Мне кажется, ежели бы я даже продолжал думать о Наполеоне то же, что думал прежде, я бы изменил своим мыслям, только чтобы не быть заодно с этой толпой.
3198
3201
3202
[«Дружба великого человека – дар бога».
– Богов, графиня, ежели вы разрешите восстановить Расина,]
3208
3209
3210
Кат[олические государи] царствуют долго. Монета, университеты, библейское общество Юнга Штиллинга, старики.
3211
– Боже мой, как на свете людей мало, – сказал Андрей. – Всё дураки, всё дураки, всё разумные дураки – вот что ужасно.
3212
[Знаете, милый мой, я остаюсь в Петербурге. Я получил предложения, от которых не могу отказаться.]