«Да, крепился», – улыбаясь думал князь Андрей про дуб, – «долго крепился, не выдержал как пригрело. Пригрело тепло солнца, не выдержал, размяк и послужил, чему смеялся. Да, да», говорил он, улыбаясь и слыша голос какой то женщины, молодой, красивой, энергической. Он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое красивое, сухое и задумчиво-умное лицо.
* № 116 (рук. № 88. Т. II, ч. 3, гл. XIX?).
<Голос Наташи был замечен и в Петербурге. Она пела раз в обществе и баронесса Зальберг пригласила ее к себе, лелеяла и ухаживала за ней. На одном из музыкальных вечеров баронессы Зальберг был и Андрей на другой день после своего разочарования в Сперанском. Наташа пела и пела чрезвычайно хорошо. Князь Андрей стоял в толпе и не видал, кто поет, но, услыхав голос Наташи, он вспомнил что то весеннее, радостное, иное от всего того, что он испытывал в это свое пребывание в Петербурге. Он рассеянно не отвечал на слова хозяйки, подле которой он сидел, и слушал.
– Кто это поет? – спросил он.
– Это моя protégée, большой талант, – и баронесса опять начала говорить.
Князь Андрей встал и подошел к клавикордам. У них стояла, судорожно перебирая рукой в перчатке по крыш[к]е клавикорд, та самая девочка в белом платке, которая с грибами бежала ему навстречу в Отрадном. Она была такая же румяная, с теми же блестящими глазами, с тем же выражением полной сосредоточенности в то, чем она была занята, и довольства собою, болезненно-завистливо действовавшего на душу князя Андрея. «Нет ей до меня дела. А я хочу ей быть нужен».
И вся весна прошлого года с своими ощущениями надежд, чего-то лучшего, чем жизнь, мгновенно воскресла в его душе. «А было же это хорошее время!» подумал он. После пения Наташу окружили, и князь Андрей заметил, что как с дворовыми девушками она была самая бойкая и веселая, так здесь она была самая грациозная и милая светская барышня. Вся эта светская ненатуральность была в ней, но даже и эта ненатуральность была в ней мила и естественна.
– Il faut que je vous fasse faire la connaissance de la petite Rostoff, elle est charmante malgré son papa,[3447] – сказала хозяйка князю Андрею.
Но почему то, сам он не знал почему, князь Андрей отклонился от этой чести.>
* № 117 (рук. № 88. T. II, ч. 3, гл. XVIII, XXII).
На другой день утром Пьер, редко бывавший у князя Андрея, приехал к нему.
– Eh bien, on ne vous voit plus, mon cher,[3448] что вы зарылись. Все проекты? – говорил Пьер, как князю Андрею тотчас же почувствовалось, каким то неестественным, притворно небрежным тоном. Князь Андрей сейчас почувствовал, что Пьеру что то нужно от него, что он сбирается сказать что то и не может решиться.
Положение Пьера было бы смешно для князя Андрея, ежели бы оно не было так жалко. Мрачная складка на лбу Пьера не разглаживалась. Он говорил и о Государственном совете, и о последнем бале, и о своих работах, бестолково перескакивая с одного предмета разговора на другой. Князь Андрей сказал Пьеру о своем намерении выйти в отставку и ехать за границу, и это вывело Пьера из его запутанного состояния.
– Да, да, да, – заговорил он, хватая его за руку, – и прекрасно сделаете, вам давно пора. И знаете что? Я думал о вас, вам надо жениться. Непременно жениться.
– Отчего это вдруг? – улыбаясь спросил князь Андрей.