– Ну, однако, мы сейчас обедаем, – сказал старый князь. – Подите обчиститесь, обмойтесь и приходите, или ты хочешь здесь, Louise, – обратился он к невестке, которая ему видимо понравилась.
– Нет, я приду.
– Помни, что ты здесь дома.
Они еще все стояли на крыльце, когда Анатоль в своем пестром жилете на мощной, выпяченной груди, досмаковывая сочной персик, подошел к ним, поклонился маленькой княгине и, нисколько не замечая того, что он лишний в эту минуту и стесняет,[378] вступил в разговоры.
André, не любивший все семейство К[урагиных], сухо обошелся с ним и повел всех в комнаты. Комнаты были убраны[379] от полу до потолков зеркалами и персидскими коврами, привезенными князем еще из Турецкой кампании.
Обед прошел стесненно вследствие болезни княжны, присутствия постороннего Анатоля и его приставаний к m-lle Bourienne, которых все старались не замечать, но которые Анатоль, казалось, старался выказывать. С маленькой княгиней он не успел поговорить, так как князь постоянно был занят ею. Андрей уходил в комнату к Marie и они там подолгу о чем то счастливо беседовали и замолкали, когда приходил кто иибудь посторонний.
С вечера приехал губернатор[380] и еще два родственника князя. На другой день, предшествованный исправником по починенной для него дороге, приехал в дормезе и князь Василий и имянины князя П. К. были встречены так парадно, как[381] уже давно не было. Рано утром сделаны были князем распоряжения о столе на десять кувертов, о стерлядях, и при осмотре оранжереи, за оказавшиеся выданные без приказания князя министерскому сыну восемнадцать персиков лучших, был на конюшне наказан садовник и приказано впредь сказать министерскому сыну, что князь дают персики, а никому брать не позволяют. Кроме того сделано распоряжение в девичьей, что ежели, как вчера, будет ночью ходить около дома министерский сын, то вылить[382] ему из окна на голову то, что выливают.
–
[383] <Утром в день имянин[384] холодный[385] князь Андрей, с вечера уговорившись с сестрой, встали рано с тем, чтобы пойти сентиментально сделать странствие по всем любимым местам детства. Сестра была единственное существо, с которым князь Андрей не стыдился показывать всё то, что было у него в сердце. Они пошли в сад под дуб, где у них был воображаемый дворец, за кухню, где потихоньку от отца у них был погреб и они, оставив потихоньку молоко, ставили его на ночь на луг, где они оба (все потихоньку) любили лежать кверху лицами и говорить, что они будут делать, когда будут большие.
– Неужели c'est pour tout de bon,[386] что тебе предлагают этого князя К[урагина] в женихи? – спросил он. – Мне жена говорила, я не верил.
Княжна покраснела.
– Да, говорят. – Они были дружны, расположены любить друг-друга, но, долго не видавшись, между ними было что то лишнее, неясное. Они больше были расположены любить друг друга, чем любили.
Княжна не была откровенна.
– Он не стоит твоего башмака. Я ничего не говорю. Но я бы хотел тебе больше счастья.
– Ах, André, не всем такое счастье, как тебе, моя судьба странная. Я знаю, что mon père любит меня. Но право мне тяжело иногда становится.
– Знаю, знаю.
– Ежели бы я могла уйти куда нибудь и посвятить себя богу.
– Зачем мрачные мысли.
– Я вчера говорила с Лизой. Ежели б я меньше других любила, я бы готова была погубить себя и выйти за первого встречного.[387]
– Ваше сиятельство, – перебил их в этом месте разговора Пухлов, – имею просьбу.
– Кто это? – спросил брат у сестры по французски.
– Papa l'а renvoyé, il a été intendant; on dit qu’il est très méchant.[388]
Пухлов, унижаясь, стал объяснять, что он не виноват, что на него наговоры и просил заступничества.
Князь Андрей вдруг похолодел.
– Что отец делает, то хорошо и, ежели вы хотите итти в военную службу, России нужны люди, чем унижаться, как теперь дворянину. Извольте итти.
– Слушаю-с, – сказал Пухлов, – а я думал милости, – и ушел.
– Как ты строг, однако, – сказала сестра.
– С этим народом нельзя иначе.
Они вернулись, все встали. После поздравлений и завтрака никто не знал, куда деваться, как это бывает в торжественные дни. Анатоль до неприличия лип к m-lle Bourienne, так что André прямо должен был сказать ему, что это нехорошо>
387
M-lle Bourienne, si vous voulez rester chez moi, il faut se conduire convenablement [Г-жа Бурьен, ежели вы хотите оставаться у меня, надо вести себя прилично.] Александру соблазнил.