– Австрия показала уже, как она мало сильна в войне,[825] – сказал князь Андрей,[826] – что было в прошлую войну?
У каждого из этих 4-х собеседников, исключая князя, был свой дада в разговоре и, как следует в каждом хорошем обществе, каждый[827] умел коснуться своего предмета. Чиновник изложил свои преобразовательные бюрократические соображения, Pierre – свою либеральную философию, аббат свои новые идеи народного права и политического устройства, теперь завладел князь Андрей разговором, когда он перешел на его любимое военное дело.
– Я не говорю про одну Австрию, а про соединенные силы всей Европы.
– Разве силы, соединенные в первую войну, не были втрое сильнее армии Буонапарте, – сказал князь Андрей[828] и усмехнулся, (князь, несмотря на свой восторг к гению Наполеона, называл его, как и все в Петербурге, Буонапарте) – и что ж вышло. Кроме науки войны, которая учит нас тому, что победа остается за тем, у кого больше пешек и кто их лучше расставит, поверьте, что есть еще бог войны и есть гений, которым одарен этот необыкновенный человек. Вы говорите о союзе в Европе, а завтра может быть мы получим известие, что французская армия в Ирландии и идет на Лондон.
Аббат ничего не отвечал и, насколько позволяла учтивость, презрительно улыбнулся.
Чиновник, давно тяготившийся молчанием, обратился к князю Андрею.
– Неужели вы думаете, князь, что эта булоньская экспедиция может удастся?
– Я ничего не думаю, – резко отвечал князь[829] с вдруг вспыхнувшим огнем во взгляде, как только разговор коснулся его любимого предмета – войны, обращаясь к аббату и Pierr'y, – я знаю только, что у него теперь 25 кораблей, не считая испанских, что у него сосредоточена двухсоттысячная армия, обученная, обстреленная и сформированная и снабженная провиантом, как ни одна армия в мире.[830] Что у этого человека генералы дивизионные такие, каких нет[831] у Австрии ни одного главнокомандующего, не говоря уже[832] про Пруссию и про нас. Нужен счастливый ветер и туман, который бы перенес Буонапарте через па-де-Кале, и всё ваше равновесие европейское погибло, любезный аббат, прежде чем родилось, – сказал князь насмешливо. Все замолчали. Князь подробно, видимо по основательному изучению, описал все преимущества всего состава французской армии и все шансы за успех булоньского предприятия. Аббат сказал, что в случае войны есть человек, который по гению военному не уступит Бонапарту. Это Моро. Заговорили о слухе, что в Америку послан[833] генерал для приглашения Моро в русскую службу. Князь Андрей доказывал, что Моро капун и не имеет того огромного полета, который составляет силу Наполеона, и привел доказательства из подробного разбора некоторых кампаний этих полководцев. Разговор перешел на последние политические события.
– Читали вы, князь, последние известия о короновании Буонапарте в Милане?[834] – сказал чиновник. – Какая смелость: надеть самому на себя корону.
– Да,[835] – задумчиво сказал князь, как будто воображая себе перед глазами[836] Наполеона. – Dieu me la donne, gare à qui la louche,[837] – сказал он, повторяя сказанные Наполеоном слова при надевании короны и[838] поднимая голову, как будто подражая движению Наполеона в то время, как он произносил эти слова. – Gare à qui la touche, m-r l'abbé. Le nouveau royaume Cisalpine ne sera si facile à former, quand le petit caporal dira non! Vous avez beau dire, c'est le plus grand homme de l'histoire ancienne et moderne[839]
– Le plus grand homme, – повторил m-r Pierre.
– Le prince est partisan de Buonaparte?[840] – вопросительно и презрительно поднимая брови, сказал аббат.
– Vous avez [vu] le buste de Buonaparte qu’il a dans son cabinet?[841] – сказала княгиня.[842]
Князь[843] презрительно посмотрел на жену, как будто досадуя на то, что она толкует о том, чего не понимает.
– Il n'y a pas d'homme au monde que je haïsse et que j'admire autant que cet homme, voilà ma profession de foi à son égard,[844] – сказал[845] он.
ВАРИАНТЫ К ТОМУ ПЕРВОМУ «ВОЙНЫ И МИРА»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
* № 1 (рук. № 49. T. I, ч. I, гл. I—VI).
В начале 1805-го года первая европейская коалиция против Буонапарте была уже составлена.[846]
– Eh bien, mon prince, que dites vous de la nouvelle atrocité de cet homme. Italie n'existe plus. Non, mais comment expliquez vous l'indifférence de l'Europe à la vue de toutes les horreurs qui se commettent impunément au temps que nous vivons. Direz vous encore que la guerre n'est pas un devoir d'honneur pour tous ceux qui ont conservé un reste de dignité. Bientôt ce sera le tour de la Hollande, de Rome, que sais-je. Il n'y a plus de foi, plus de rois, plus de justice <il n'y a plus de dieu>. Je vous préviens que si vous ne me dites pas que nous avons de bonnes nouvelles de Haugwitz et que [nous] aurons la guerre et la guerre à outrance avec ce monstre, cet antichrist – ma parole d'honneur j'y crois – si vous ne me dites pas que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies de cet homme, ce n'est pas un homme, que dieu me pardonne, c'est pire – je ne vous connais plus, vous n'ètes plus mon ami, мой верный раб, comme vous dites.
825
826
829
839
[Горе тому, кто ее тронет, г-н аббат. Нелегко будет образовать новое цизальпинское королевство, если маленький капрал скажет: «Нет!». Что вы ни говорите, он самый великий человек древней и новой истории.]
– Это ваш герой. Не понимаю, как можно так любить человека нехорошего, – сказал он. – Ну да уж это <ваша> наша слабость, le petit сароral [маленький капрал], – сказал Pierre.
842
844
[Нет на свете человека, которого я так бы ненавидел и которым бы так восхищался, как им. Вот мой откровенный взгляд на него,]
845
846
dans ses vastes pensées (se rapportant à des territoires vastes) [в его обширных мыслях (относящихся к обширным областям)]