«Дневники моей прежней холостой жизни, выбрав из них то, чтò стоит того, — я прошу уничтожить. Дневники моей холостой жизни я прошу уничтожить не потому, что я хотел бы скрыть от людей свою дурную жизнь, — жизнь моя была обычная дрянная жизнь беспринципных молодых людей, — но потому, что эти дневники, в которых я записывал только то, чтò мучило меня сознанием греха, производят ложно одностороннее впечатление и представляют...3 А впрочем, пускай остаются мои дневники, как они есть, из них видно, по крайней мере, то, что, несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я всё-таки не был оставлен Богом и хоть под старость стал хоть немного понимать и любить Его».
Поручая же мне после его смерти приготовить к печати и издать его писания, Толстой сообщил мне свое отношение к этому вопросу в письме от 13/26 мая 1904 г. Привожу отрывок из этого письма:
«Всем этим бумагам, кроме дневников последних годов, я, откровенно говоря, не приписываю никакого значения и считаю какое бы то ни было употребление их совершенно безразличным. Дневники же, если я не успею более точно и ясно выразить то, чтò я записывал в них, могут иметь некоторое значение, хотя бы в тех отрывочных мыслях, которые изложены там. И потому издание их, если выпустить из них всё случайное, неясное и излишнее, может быть полезно людям, и я надеюсь, что вы сделаете это также хорошо, как делали до сих пор извлечения из моих неизданных писаний, и прошу вас об этом».
Уважая свойственную Льву Николаевичу скромность по отношению к своим писаниям, я тем не менее хорошо понимаю, какое значение для читателей имеет каждое слово им записанное. А потому общий принцип, руководивший мною при приготовлении к печати всего материала, оставшегося после Толстого, был тот, что в писаниях Толстого — все нужно. Я, следовательно, задался целью, редактируя его Дневники, не выпускать ни одного слова. Но тут возникли некоторые вопросы, разрешение которых представило значительные затруднения
Дело в том, что во время ведения Толстым своего Дневника молодости, он, как и большинство молодых людей его среды, предавался распущенной в половом отношении жизни. О некоторых случаях такой распущенности он упоминает с крайней правдивостью, иногда даже употребляя неудобные в печати слова. Несмотря на то что чтение таких откровенностей на многих читателей, несомненно, произведет отталкивающее впечатление, я все же нашел необходимым удержать в тексте большинство этих мест для сохранения того непосредственного характера Дневника молодости, который изображает без всякой утайки полную картину жизни молодого Толстого того времени с ее отрицательными сторонами, на ряду с положительными. В таком виде дневник этот дает возможность судить о том, как самые благие стремления и побуждения, несмотря на противодействие отрицательной стороны его жизни, путем непрерывной, напряженной внутренней борьбы, одержали победу, достигли полного расцвета и произвели коренной переворот во всей его жизни внутренней и внешней. Исходя из этих соображений, я выпускаю лишь немногие совершенно непечатные отдельные слова, а также некоторые записи чисто физиологического характера.4
Выпуски эти и замена некоторых слов точками в Дневнике молодости Толстого согласованы с желанием его старшего сына, Сергея Львовича Толстого, при жизни которого считаю это необходимым.
Сказанного, надеюсь, достаточно для того, чтобы стало ясным, что Толстой, хотя и не скрывал всей распущенности своей молодости, но и не выражал категорического желания предать свой дневник того времени всеобщей гласности в том обнаженном виде, в каком он появляется в настоящем издании. Напротив того, даже по отношению к дневникам своей старости, в которых, при всей своей скромности, он признавал, что содержатся «отрывочные мысли», могущие «иметь некоторое значение», он все же предполагал, что следует выпустить «из них все случайное, неясное и излишнее». Следовательно, если напечатание чего-либо в его Дневниках молодости вызовет в ком-либо удивление или негодование, то ответственность за это я принимаю исключительно на себя.
Я постарался сообщить в настоящем предисловии всё, что показалось мне необходимым для предотвращения недоразумений при чтении ранних Дневников Льва Николаевича Толстого. Закончу словами, которыми он сам в записи от 19 марта 1906 года определяет значение своих Дневников:
«Думал о том, что пишу я в дневнике не для себя, а для людей, преимущественно для тех, которые будут жить, когда меня — телесно — не будет, и что в этом нет ничего дурного. Это — то, что мне думается, что от меня требуется. Ну, а если сгорят эти дневники? Ну что ж. Они нужны, может быть, для других, а для меня наверное не то, что нужны, а они — я. Они доставляют мне благо».