Записи Дневника 1909 года, как и другие материалы, связанные с уходом из Ясной Поляны, убеждают в том, что среди общественных и личных мотивов ухода общественные мотивы бесспорно преобладали. Семейный разлад лишь усугублял драму писателя, являясь в значительной мере порождением драмы социальной. Так, 1 апреля записано: «Мучительна мне эта безумная (больше чем безумная, рядом с бедной на деревне) жизнь, среди которой уже сам не знаю как обречен доживать. Если не в чем другом, так в этом сознании неправды я явно пошел вперед. И роскошь мучительна, стыдна, отравляет все, и тяжелы сыновья своей чуждостью и общей всей семье самоуверенностью исключительной, — то же у дочерей». Толстого возмущают «поразительные по своей наивной бесчувственности рассуждения» сына Андрея «о том, как выгодно стало владение имениями: хлеб, рожь стала вдвое дороже, работа стала на 20% дешевле» (Д, 24 сентября); вызывает «отвращение» высказанное сыном Львом «сочувствие, оправдание убийствам Столыпина» (Д, 28 мая). Эти и многие другие записи свидетельствуют о том, как противоположны были интересы Толстого с одной стороны, и обитателей и «аристократических» гостей Ясной Поляны — с другой. «Едва ли в моем присутствии здесь есть что-нибудь, кому-нибудь нужное. Тяжелая жертва, и во вред всем», — записывает Толстой 21 июля в Дневнике, совсем готовый уйти. Пройдет год, и он осуществит это решение, осенью 1910 года навсегда покинув Ясную Поляну.
Таким образом, именно социальные причины, а отнюдь не личные обусловили то, что в Дневниках и Записных книжках 1909 года особенно часто звучат мотивы отчаяния, пессимизма, созревает настойчивое желание «пострадать», «вызвать против себя гонения», уйти из дома, умереть. Не будучи уверен в общественном значении своего религиозно-нравственного учения, Толстой в это время особенно большое внимание уделяет моментам личной этики. Именно поэтому в последние годы жизни его, как никогда ранее, мучило раскаяние в «нехристианских», «недобрых» поступках своей прежней жизни.
Неудивительно, что именно в 1908—1910 годах Толстой часто вспоминал о событиях своей личной жизни, нашедших частичное отражение в повести «Дьявол», а в 1909 году взялся даже перечитать эту написанную ранее повесть, отметив 19 февраля в Дневнике: «Просмотрел «Дьявола». Тяжело, неприятно».31
Не находя в жизни подтверждений своему учению о возможности перестройки общества на основе всеобщей любви, непротивления и самоусовершенствования, Толстой неизбежно должен был стремиться к осуществлению хотя бы малого — согласовать с избранным идеалом свою собственную жизнь.
Возмущение Толстого паразитизмом господствующих классов достигло в это время крайнего предела. Одновременно росла неуверенность в том, что «добрая» личная жизнь, христианская любовь способны изменить существующий несправедливый строй. Обе эти причины, вместе с неумением писателя найти действительные средства борьбы с социальным злом, привели Толстого к решению уйти из барской усадьбы. Уход из Ясной Поляны — не только вызов Толстого-протестанта, но и свидетельство поражения «толстовца».
Чрезвычайно характерно однако, что самый «уход», как об этом свидетельствуют и Дневники 1909 года, мыслился Толстым как окончательный отказ от «барских» условий жизни и приход к народу.
Так Дневники Толстого помогают глубже понять социальные корни исканий великого писателя. Во всей конкретной наглядности выступает в них пафос деятельности Толстого: страстная заинтересованность в судьбах народа, твердая надежда на его счастливое будущее.
Толстой считает, что именно народ, крестьяне, и есть «те люди, с которыми обращаются, как с скотиной, а которые одни делают жизнь и историю» (Д, 5 июля). «В этих, только в этих людях надежда на будущее», — записывает Толстой в Дневнике 26 июня и повторяет свою мысль почти в тех же словах 20 октября. Обращаясь к ненавистным ему эксплоататорам, Толстой так закончил публикуемую в настоящем томе Записную книжку № 3: «Они (народ) растение, а вы вредные, ядовитые наросты на нем. Они знают, что придет время, потому что рано или поздно он дождется или добьется своего».
31
Есть данные, позволяющие утверждать, что в 1909 г. Толстой лишь перечитал эту повесть. Второй вариант конца был написан Толстым в 1890 г., а не в 1909 г., как предполагал Н. К. Гудзий в своей статье «История писания и печатания повести «Дьявол» (т. 27 настоящего издания).