Точно также и в физике законы распространения, отражения и преломления света остаются неизменны и непоколебимы, невзирая на все грандиозные усовершенствования и открытия в области физики вообще и оптики в частности. И если вникнуть в условия столь поразительной быстроты развития этой науки, то мы опять увидим, что фактический прогресс находился в полной независимости от тех или других гипотез относительно сущности световых явлений и теорий происхождения света. Ученые могли и могут придерживаться каких угодно мнений относительно причины и сущности света, но эмпирические законы света не только от этого не изменяются, но, наоборот, крепнут, выдерживают натиск всяких гипотез, опрокидывают их и подчиняют под свою власть. Известно, например, что существуют две главные теории физических явлений света, теория истечения и теория волнообразного колебания, взаимно друг друга исключающие. Как грустно и безнадёжно было бы состояние оптики, если бы, вместо того, чтобы опираться на твёрдо установленный эмпирически закон, она должна была бы опираться на физическую теорио о сущности света. В самом деле, до начала этого столетия теория истечения особого светящего вещества или светящейся материи казалась наиболее правдоподобной, но со времени исследований Физо, Фуко, Френеля и др., гипотеза волнообразного колебания получила решительный перевес над первой. Если бы оптика находилась в зависимости от теории, то все практические выводы, построенные на теории истечения, должны были бы свестись к нулю, как только установилась теория волнообразного колебания, чего, однако, ничуть не бывало. Или опять, в настоящее время эта последняя теория ещё занимает умы физиков и, действительно, имеет очень много за себя; но, не сегодня-завтра теория существования эфира может измениться, преобразиться или вовсе провалиться, и, в таком случае, всё здание, построенное на «эфирном» основании, должно было бы с неимоверным треском рухнуть в дребезги. И если бы получила снова большее значение теория истечения или какая-либо другая, то нужно было бы опять перестраивать здание сызнова, применяясь к данному состоянию научных взглядов и теорий. Таким образом, вместо беспрерывного поступательного движения вперед, вместо бесконечного прогресса, мы имели бы бесконечное шатание взад и вперёд и безнадёжный труд Сизифа вечно разрушать свой собственный труд.
Совершенно то же самое и в химии. Методы исследования сделались точнее и совершеннее, сведения наши о химических свойствах всевозможных старых и новых тел стали неизмеримо богаче, но закон кратных отношений остаётся ненарушимым. Для объяснения его принимают, что материя состоит из очень малых частичек, химически неделимых и называемых атомами, и что атомы соединяются в молекулы. Но дело в том, что закон постоянных и кратных отношений, как эмпирический или индуктивный вывод из фактов опыта и наблюдения, представляет закон естественный, непоколебимый и вечный, невзирая ни на какие будущие успехи теоретической химии; допущение же существования атомов есть лишь гипотеза, предположение, вероятность, хотя и имеющая за собой большое правдоподобие. Изучая же условия развития и усовершенствования химии, мы встречаем тот же факт, что и во всех опытных науках, а именно, что прогресс в области этой науки не только совершенно не зависел и не зависит от попыток объяснения сущности химического сродства и внутренней причины закона кратных отношений, но, наоборот, именно и оказался возможным в силу этой независимости от теории и гипотезы. Если бы практическая химия строила свои открытия на теории строения материи, хотя бы на такой солидной и прекрасной, как атомистическая, то это было бы жалкое здание на песке, потому что взгляды и теории насчёт строения материи подвергались и будут постоянно подвергаться превращениям, сообразно с состоянием наших знаний и с духом времени и века, и с каждым превращением, с каждым новым фазисом в развитии науки, не говорю уже о коренных революциях в науке, факты, построенные на теории, неминуемо должны были бы гибнуть, а, следовательно, не могло бы быть и речи об истинном прогрессе в науке.
Итак, первым признаком «научности» опытных наук является возможность их неопределённого и бесконечного совершенствования без ущерба неприкосновенности их опытных законов, что только и возможно при полной эмансипации их от объяснительных теорий и гипотез.
Применяя только что сказанное к терапии, мы должны сказать, что и лекарственная терапия, если хочет быть «наукой», должна быть способна к бесконечному совершенствованию без разрушения или отрицания раньше принятых и установленных фактов.
Едва ли нужно тратить много слов для доказательства, что господствующая школьная медицина не удовлетворяет этому первому требованию всякой науки.
Официальная медицина придерживается в терапии двух главных методов, из которых каждый имеет своих крупных представителей. Одни хотят основать научную терапию на теории сущности болезни; это — рационалисты; другие отвергают теорию, но основывают терапию на численных данных, полученных из наблюдения и опыта над больными; это — методисты.
Первая школа, горделиво величающая себя «рациональной», прежде всего всегда ищет гадательную причину или сущность болезни, а затем выставляет против этой гадательной причины лекарственное вещество с гадательным физиологическим действием, и, таким образом, правильно и без осечки два раза попадает впросак: в первый раз — вследствие недоступности для нас знания внутреннего свойства вещей и болезней, во второй раз — вследствие принципиального несовершенства фармакологических сведений и полной неудовлетворительности всех фармакологических теорий действия лекарственных веществ. И так как патологические гипотезы и фармакологические теории у разных врачей взаимно различны и противоположны и, кроме того, ежедневно меняются, то и рациональное лечение одних и тех же болезней весьма различно в данное время у разных клинических авторитетов и в разные времена у одних и тех же авторитетов. Эта беспрерывная смена личных взглядов и голословных мнений, калейдоскоп самых неожиданных метаморфоз и превращений, фантасмогория вечных и постоянных иллюзий, самообманов и заблуждений. Я сегодня не буду приводить примеров бесконечного несогласия относительно «рационального» лечения любой болезненной формы в данное время со стороны лучших представителей клинической медицины — это отняло бы слишком много времени, хотя и представило бы хорошенькую иллюстрацию так называемой научности рациональной школы — но только в самых коротких словах напомню вам о существовании следующих главных школ в истории медицины. Одна школа делила все болезни на холодные и горячие и на влажные и сухие и, comme de raison, противоставляла холодным болезням горячительные средства и горячим — охлаждающие, также сухим болезням — увлажняющие и влажным — высушивающия средства. Эта школа считала себя рациональной. Другая школа пребывала в убеждении, что все болезни происходят от избытка или недостатка возбудительности, от так называемой стении или астении, и против стенических болезней предписывала астенические средства, а против астенических — стенические средства. Эта школа тоже считала себя очень рациональной. Третья школа усматривала причину всех болезней в приливах и скоплении крови в различных органах и лечила все болезни посредством местных и общих кровоизвлечений, и вы знаете, что никакие войны и никакие самые губительные эпидемии не наделали человечеству столько зла, вреда и несчастья, как медицинский вампиризм прежних годов, пока, наконец, огненное слово и мощная энергия Ганемана не положили предела неистовству господствующей школы. Тем не менее, эта школа считала себя чрезвычайно рациональной и с презрением смотрела на гомеопатов, отвергавших кровопускание. Оказалось, что гомеопаты были правы; кровопускания coup sur coup отошли в область истории, наряду с пытками священной инквизиции и с сожжением ведьм и еретиков, но рациональная школа продолжает с презрением смотреть на гомеопатов, потому что они не разделяют их современной рациональности. Современная рациональная школа видит причины огромного большинства болезней в микробах и бактериях, и не только заразные болезни, но и накожные, рак, даже бородавки должны иметь своего микроба. Увлечения доходят до того, что недавно один учёный, конечно, из рациональных, возвестил миру, будто сама старость есть болезнь, обязанная своим существованием микробу: стоит только изловить этого микроба и найти против него противоядие, и старости больше не будет. И вот, в ожидании вечной молодости и обещанного бессмертия, «рациональная» школа устремилась в погоню за микробами, а до поры до времени думает излечивать инфекционные болезни посредством внутренней дезинфекции, направляя против микробов весь арсенал антимикробных средств. Это считается верхом рациональности, и никогда ещё ни одна из бесчисленных рациональных школ так не кичилась своей научностью и рациональностью, как современная. Но, невзирая на такое самообожание, лекарственная терапия инфекционных болезней, по словам её лучших представителей, не только не принесла с собой лучших практических результатов, но, наоборот, терпит вечные неудачи. Давно ли, кажется, я был студентом здешней Военно-Медицинской академии и от всех моих уважаемых наставников здесь, и от лучших клиницистов заграницей, с жадностью воспринимал учение, что во всех острых и инфекционных болезнях главный враг больного есть лихорадка, и жаропонижающее лечение считалось верхом рациональности и противолихорадочные средства — главным оружием рационального врача. Давно ли? Каких-нибудь 13–15 лет назад. А что теперь говорит «наука»? Она говорит, что понижением температуры не только не сокращается ни на один день течение острой болезни, но, наоборот, замечается скорее замедление выздоровления и лихорадка не рассматривается не только как враг больного, но как благодетельный процесс уравнительной реакции организма. То, что ещё так недавно было так научно и рационально, теперь уже, так скоро, и ненаучно, и нерационально. Сегодня микробы считаются главным врогом больного, но недолго нам ждать: скоро и их признают, как и лихорадку, благотворным явлением и регуляторным актом природы, и антимикробное лечение будет и нерациональным, и ненаучным. Но так ли или иначе, но лекарственная терапия рациональной школы всегда терпела и впредь будет терпеть fiasco, доколе она исходит из ошибочной мысли лечить гадательную причину болезни посредством лекарства с гадательным механизмом действия. Вся научность рациональной школы при такой исходной точке заключается в том, что ежедневно рождаются новые гипотезы и теории на развалинах старых, и эти новые являются большей частью мертворождёнными младенцами или выкидышами и недоносками, неспособными к жизни и развитию и уступающими своё место новым, столь же недолговечным и непрочным созданиям. О безостановочным прогрессе в лекарственной терапии рациональной школы не может быть и речи[55].
55
«Врач» (22 февраля 1890 г., № 8, стр. 198, n. 278) приводит следующую выдержку из
«В течение последних 50 лет женщины были положительно несчастны вследствие того, что возникла новая специальность, которая в своём развитии не сообразовалась с данными других областей медицины. Одно время все припадки у женщин объяснялись воспалением матки, которое и лечили прижиганием маточного зева 1–2 раза в неделю в течение многих месяцев. Затем великим злом оказалось сужение шеечного канала; для борьбы с ним принялись вводить бужи, сперва только по разу в неделю, но зато на неопределённое время. После того объявилось новое открытие: вся беда в неправильных положениях матки. Это расстройство признали до того важным, что больным уже не давали отдыха вовсе и вводили пессарии ежедневно. Ещё важнее было открытие конического маточного рукава и зева, с отверстием в игольное ушко. Тут пессарии были бесполезны; пользы ждали от разрезов, которые, однако, оказались очень опасными и даже бывали причиной смерти. Тогда изобрели новую причину и новое лечение: страдания матки зависят от разрывов маточного рукава, а стремление уничтожить это расстройство привело к «величайшему триумфу нашего столетия», к сшиванию разрывов. В последнее время стали усиленно массировать матку, вместо того чтобы оставлять её в покое. Конечно, опытные и образованные гинекологи восставали против подобных увлечений, но их не слушали. В настоящее время даже и в Соединённых Штатах пробуждается сознание о необходимости трезвого взгляда на дело. Известный гинеколог, д-р Goodell, недавно заявил, что пора применить к делу правило: «Помни, что у женщины, кроме матки, имеются и другие органы». Многие поражения матки не вызывают вовсе нервных припадков, а сами вызываются ими, и потому необходимо обращать особенное внимание на общее состояние организма, которое поддерживает известные местные страдания. В Philаdеlрhi-ийском Гинекологическом обществе при обсуждении лечения болезненных месячных, большинство высказалось против каких-либо операций. Такое направление позволяет надеяться, что в недалёком будущем гинекологи оставят погоню за пессариями, новыми инструментами и новыми операциями». Нетрудно было бы показать, что вся история медицины представляет беспрерывную смену одних несостоятельных теорий другими, ещё более несостоятельными, который нанесли прежде и теперь наносят непоправимый вред не только в гинекологии, но и в ларингологии, офтальмологии, отологии, хирургии и, особливо, в области внутренней медицины.