Когда в комиссию музея была внесена программа той беседы, которую мы сейчас выслушали, то тотчас же сказалась спорность тех положений, которые так талантливо защищает почтенный лектор. Одни из членов комиссии (меньшинство) очень убедительно доказывали невозможность допущения подобных тем для публичных бесед, другие же члены, разумеется, большинство, стояли за принятие этой программы и за допущение её выполнения в нашей аудитории, руководствуясь тем, о чём я уже сказал, а именно большим общественным значением возбуждённого вопроса.
Чего же мы будем ожидать от сегодняшнего собрания? Будет ли комиссия решать этот вопрос, который, в существе дела, есть вопрос медицинский? Без сомнения — нет, ни малейшим образом. Комиссия и всё собрание наше будут удовлетворены, если этот вопрос будет перенесён отсюда в учёные медицинские сферы, где авторитеты науки могли бы доказательно и на понятном для всех образованных людей языке сказать своё о гомеопатии окончательное заключение.
(Рукоплескания).
(После 20-минутного перерыва)
Председатель: Я просил бы в прениях держаться такого порядка: остановиться прежде на тезисах 6-м и 8-м[6], которые, мне кажется, наиболее важны, а затем, если время позволит и найдутся желающие говорить, можно будет возражать и по другим тезисам, и вообще по всем пунктам программы.
Слово принадлежит доктору Вирениусу.
Доктор Вирениус: Когда комиссия обсуждала программу д-ра Бразоля, я находился в меньшинстве и высказал такое мнение, что, на основании моего личного опыта, я полагаю, что когда д-р Бразоль прочтёт свою лекцию, то из врачей не явится оппонентов, желающих ему отвечать. Оказывается, что оппонентов из врачей всего двое, так что случилось именно то, что я предсказал. Я дал слово говорить, поэтому я и говорю. Входить во все подробности того, о чём говорил д-р Бразоль, мне кажется, вообще нет никакой возможности в течение короткого времени: тут требуются, само собой, целые дни, так как надо было бы идти по пятам всего того, что он излагал. Поэтому необходимость, ввиду недостатка времени, заставляет меня ограничиться только самым существенным.
Мы, врачи, не разделяем мнения гомеопатии на том основании, что все основы гомеопатии недоступны нашему теоретическому и практическому пониманию. Так, существование закона подобия, выставляемого гомеопатией — как бы на него ни смотреть и как бы ни искать его подтверждения в теории — решительно не находит никаких подтверждений. Кто сколько-нибудь знаком с биологией и признаёт какое-нибудь определение жизни — считать ли это противодействием смерти, считать ли это определённым сочетанием изменений, или, наконец, считать взаимодействием среды с организмом — какое бы мы ни взяли определение жизни, признаваемое специалистами, повсюду мы видим такое определение: борьба разнородных противоположных элементов. Жизнь возможна только при противоположении элементов, иначе понять жизнь мы не в состоянии. Движения возможны только тогда, когда элементы разнородны. Так что, смотря на живой организм, мы не можем понять, чтобы на организм действовало что-либо, не будучи с ним разнородно. Если допустить, что лекарство вызывает в организме тот же процесс или подобный тому, который оно излечивает, то тогда понадобилось бы допустить действительно две причины, одинаково вызывающие один и тот же процесс. Тут одна причина устраняет другую, т. е. причина, производящая, например, воспаление и т. п., лечится тем лекарством, которое вызывает тот же самый процесс или аналогичный ему. Мы иначе не можем понять такого влияния, как именно в смысле умноженного действия, т. е. влияние А + влияние В + влияние С дают сумму влияний. Но каким образом сумма влияний, т. е. увеличение влияния ведёт к устранению болезненного процесса — этого понять невозможно; гомеопаты же допускают это, как основу.
Второе основание гомеопатии — минимальные дозы. Минимальные дозы мы допустить не можем. Мы допускаем на практике только те средства, которые, как бы ни были незначительны в весовом отношении, всё-таки доступны химическому и физическому анализу. Но если вещество недоступно никакому анализу, ни физическому, ни химическому, ни анализу наших органов внешних чувств, то ни такого вещества, ни действия его мы принять не можем, так как мы не можем этого понять. И если нам представляется слушать даже рассказ о действии невозможно малого количества вещества, то мы прямо отказываемся отвечать на это или говорить что-либо. В особенности, если наряду с этим минимальным весовым количеством, т. е. действием минимального количества лекарства, вы поставите параллельно массу таких случаев, которые излечиваются без всяких средств, а силой самой природы, то тогда ещё более умалится достоинство учения, которое предлагает невозможно малые дозы. Наука медицины в настоящее время ведёт к тому, что главная сущность её изучения заключается в изучении причин болезней и предохранительных средств к недопущению действия болезней. Так что всё это приводит к профилактике. Гораздо важнее надеть на собаку намордник, чем лечить всякими средствами укушенных ею людей. Словом, лучше всего и прежде всего стараться об устранении причины болезни и приискании предохранительных средств, тем более, что опыт нам показывает, что в 90 случаях из 100 излечивает не искусство при пособии человека, а сама природа излечивает болезненный организм. К этому ведёт наука, и с каждым днём эти случаи увеличиваются. Так что влияние современной медицины, конечно, будет то, что она постарается только устранять причины и найти средства к тому, чтобы не допустить действия вредных влияний на организм. Что природа сама излечивает — это мы видим на каждом шагу. Если мы возьмём старый организм, то ничего не докажем, но если возьмём организм молодой, в самую лучшую пору жизни человека, например, его отроческий возраст, то мы увидим, что в этом возрасте все болезни излечиваются сами собой, без всяких средств. Так что если, например, воспаление лёгких у 15-летнего вы будете лечить хинином, водой или ничем, то все эти средства будут одинаково вести к излечению.
Вот в виду всех этих подробностей, если перед нами является учение, которое в своих основах не может быть понято теоретически и не подтверждено нашим опытом, и если является убеждение в том, что без всякого лечения реакция организма может быть настолько сильна, что болезнь сама собой устраняется, в таком случае, само собой, мы не можем допустить такого рода учения, ни в теоретическом, ни в практическом отношениях.
Вот сущность моих замечаний. Прибавлю ещё только следующее. Почему выходит такое ожесточение в спорах аллопатов с гомеопатами? Мне кажется потому, что они спорят, стоя на совершенно разной почве. Говоря о законе подобия, аллопаты стоят на своей аллопатической почве, а гомеопаты, говоря об этом же законе, говорят то же самое, что аллопаты, но когда является перед ними оппонент, то они становятся на свою гомеопатическую почву. Стоя на этих двух почвах, никогда сойтись нельзя. А почему они всегда разойдутся? Потому что мы, говоря о законе подобия, стоим на почве нашей, аллопатической, а между тем гомеопаты, рассуждая об этом законе, пользуются услугами и своей науки, и негомеопатической науки, так что в конце своего заключения они берут доводы и из того, и из другого заключения. Поэтому в cпopе с публикой, малознакомой с медициной, конечно, гомеопат может пользоваться даже просто диалектикой, игрой слов и оставаться всегда впереди. Только на этом основании, нам кажется, гомеопатия может иметь успех; но, по моему мнению, гомеопатия не может иметь значения научного — ни теоретического, ни практического.
Доктор Бразоль (обращаясь к председателю): Позвольте мне возразить.
Председатель: Вам принадлежит слово
Доктор Бразоль: Доктор Вирениус начал с того, что стал говорить о биологическом значении закона подобия, т. е. о том, о чём я именно не говорил сегодня по недостатку времени. Если посвятить ещё часа 2–3 этому вопросу, то можно было бы указать д-ру Вирениусу немало фактов в опровержение сказанного им выше мнения, что будто бы наш закон подобия стоит в резком противоречии со всеми биологическими законами. Но так как я не желаю выходить из пределов моей программы, а в двух-трёх словах не могу указать на многочисленные опорные точки нашего закона, то я позволю себе оставить этот вопрос без возражения. Я хотел, главным образом, обратить внимание просвещённой аудитории на то, что закон подобия есть закон индуктивный, т. е. основанный на опыте и наблюдении, как и все другие законы природы. Следовательно, индуктивный закон может и не быть доказан априорным или дедуктивным мышлением. На это я указал с самого начала и желал бы, чтобы доктор Вирениус попытался опровергнуть меня именно с этой точки зрения, а не возбуждал бы новых вопросов, которые не могут подлежать обсуждению в настоящем заседании.
Затем доктор Вирениус перешёл к минимальным дозам, т. е. к вопросу, которого я также в одном заседании решительно не в состоянии исчерпать. Гомеопатический закон основан на трёх неопровержимых положениях, из которых первое есть закон подобия, второе — исследование лекарств на здоровом человеческом организме, и третье — действительность гомеопатических доз. О последних двух вопросах я говорить в этом заседании не могу, но если получу разрешение, то надеюсь в этой же аудитории представить на суд публики и эти два вопроса; надеюсь, в несколько ином свете, чем в том, каким он освещается врачами противоположного направления. Доктор Виренус, однако, говорит, что если дозы недоступны ни химическому, ни физическому анализу, то, значит, недоступны и «никакому» анализу. Но в этом отношении он заблуждается. Кроме химических и физических реактивов, у нас есть гораздо более точные реактивы — физиологические. Во многих случаях мы совершенно не в состоянии открыть присутствие лекарственных веществ посредством обыкновенных химических и физических реактивов, а живой человеческий организм весьма резко отзывается на этот лекарственный реагент. Например, аконитин, в одной тысячной и даже десятитысячной части грана, будучи впрыснут в кровь животного, вызывает весьма резкое изменение в пульсе, между тем как физический или химический реактив тут ничего не в состоянии открыть. То же самое говорилось до тех пор, пока не было спектрального анализа, т. е. что если вещество не может быть открыто химическим или физическим реактивом, то, значит, оно не существует. Но после того, как был открыт более тонкий способ анализа — спектральный, мы нашли возможным открывать присутствие материи в состоянии миллионных, десятимиллионных и стомиллионных частей грана, недоступных более грубому физическому и химическому анализу. Из того, что в настоящее время посредством физических и химических реактивов мы, может быть, не всегда можем открыть присутствие лекарственных веществ, ещё не следует, чтобы мы не были в состоянии сделать это со временем. Позволю себе здесь намекнуть на то, что и в настоящее время существует способ, к сожалению, совершенно игнорируемый медицинской наукой и который до сих пор был обойден молчанием. Я говорю про невральный анализ Иerepa, который позволяет открывать присутствие материи в тридцатых и более высоких гомеопатических делениях. Этот способ нашёл даже своё подтверждение со стороны многих химиков и физиков, т. е. людей, специально занимающихся точной наукой. Я думаю, доктору Вирениусу известно, что известный химик проф. Бутлеров писал об этом вопросе и находил, что он нисколько не находится в противоречии с данными химии. Во всяком случае, о минимальных дозах я говорить теперь не буду, потому что это не входит в предел моей программы[7].
6
Программа лектора состояла из следующих 10-и положений:
1. Bcе лекарственные вещества в действии своём на человеческий организм обнаруживают известное избирательное или физиологическое сродство к известным клеткам, тканям и органам человеческого тела и, таким образом, имеют определённую
2. Кроме такой определённой локализации действия, лекарственные вещества проявляют ещё известный определённый и законосообразный
3. В этом смысле все лекарственные вещества имеют
4. Лекарственные болезни сходны с естественными.
5. С другой стороны, все лекарственные вещества имеют способность действовать
6. Опыт и наблюдение учат, что для того, чтобы утилизировать «патогенетические» свойства лекарств, т. е. применять лекарственные вещества с терапевтической целью, между лекарственным веществом и болезненным процессом должно существовать отношение сходства или
7. Практическое правило, отсюда вытекающее, формулируется в известном гомеопатическом законе подобия
8. Гомеопатический закон подобия найден, установлен и доказан, как и все законы природы, посредством
9. Для практического осуществления гомеопатического принципа лечения необходим анализ как
10. Лекарственные вещества, назначаемые по закону подобия, должны подчиняться трём главным показаниям: а) локализации болезни, б) патологической форме её и с) этиологическим условиям её происхождения и индивидуальности данного случая, что достигается посредством изучения токсикологии, фармакологии и симптоматологии лекарственных веществ параллельно с патологией и симптоматологией естественных болезней.
11. Гомеопатия есть ничто иное, как
7
Речь идёт о статье «Антиматериализм в науке, нейральный анализ Йегера и гомеопатия» известного русского химика А. М. Бутлерова (1828–1896), впервые за подписью «Негомеопат» появившейся в «Новом времени» в 1881 г. и позднее несколько раз печатавшейся в виде отдельной брошюры. Густав Йегер (Jäger) (1832–1917) — автор большого количества трудов, относящихся к области альтернативной медицины, в т. ч. и к гомеопатии. В своё время предложенный им метод обнаружения вещества в гомеопатических разведениях вызывал большой интерес, но, в итоге, доказан так и не был. Сущность этого метода излагается в сочинениях Йегера «Die Neuralanalyse, insbesondere in ihrer Anwendung auf homöopathische Verdünnungen», Leipzig 1881, 67 стр. и «Die homöopathische Verdünnung im Lichte der taglichen Erfahrung und des gesunden Menschenverstandes», Stuttgart 1889, 48 стр.