В советской литературе высказывалось также мнение, что «эта жестокость и несправедливость запали в душу горячего и вольнолюбивого казака»[53]. Солидаризуясь с ним, современный историк В. Я. Мауль делает важное добавление: «Произошло столкновение двух установок — представлений Пугачева о самом себе, его ожиданий, честолюбивых помыслов с суровой реальностью, мало совпадавшей с высокой самооценкой. Не будь ее, возможно, побои… не произвели бы большого впечатления на Пугачева…»[54] Пугачевская самооценка, в чем мы неоднократно убедимся по ходу книги, и впрямь была высока, а значит, это наказание действительно могло запасть в душу будущего самозванца. В пользу этого предположения можно трактовать и тот факт, что во время следствия в сентябре 1774 года Пугачев совершенно добровольно решил припомнить этот эпизод. Впрочем, зачем бы честолюбцу понадобилось без всякой необходимости и надежды на сочувствие рассказывать об этом унижении следователю, явно настроенному к нему враждебно? Скорее всего, у признания самозванца была другая причина: он опасался, что при осмотре увидят на его теле следы от побоев и будут задавать вопросы об их происхождении, как это уже было во время допроса в Казани в январе 1773 года[55].
В отличие от начальства неприятель никакого урона Пугачеву не причинил[56]. Правда, война для него продолжалась сравнительно недолго. 25 декабря 1761 года скончалась императрица Елизавета Петровна. Престол занял ее племянник Петр Федорович, чьим кумиром был прусский король Фридрих II. Смена фигуры на российском престоле повлекла за собой перемены во внешней политике: практически побежденный прусский монарх из врага неожиданно превратился в союзника. Договор о мире и союзе между двумя самодержцами был заключен 24 апреля (5 мая) 1762 года. Результатом стало выдвижение корпуса Чернышева в Пруссию на помощь Фридриху. По воспоминаниям самозванца, «на другой день по переходе» через реку Одер «сам его величество» осматривал Русский корпус[57]. Таким образом, Пугачеву довелось собственными глазами видеть Фридриха Великого. Надо отметить, что это был единственный монарх, которого когда-либо лицезрел Пугачев. Однако какое впечатление произвел на будущего самозванца настоящий король, неизвестно, как и то, припоминал ли Пугачев впоследствии, играя роль самодержца, манеры, походку и внешность Фридриха.
В Пруссии корпус Чернышева пробыл недолго и уже в сентябре того же года вернулся в Россию. На обратном пути, между прочим, стало известно, что в результате переворота 28 июня 1762 года на престол взошла Екатерина II. Разумеется, государыня и слыхом не слыхивала о донском казаке Емельке Пугачеве и не представляла, сколько беспокойства принесет он ей в будущем. Впрочем, и сам Пугачев, по его собственному признанию, тогда даже не помышлял назваться именем ее свергнутого супруга, а вместе с товарищами-казаками присягнул новой императрице[58].
После Прусской кампании Пугачев около пяти лет жил дома, хотя сам он и его жена показывали на следствии, что после возвращения с войны он провел в станице «четыре года», «года с четыре», «года с полтора»[59]. В его личной жизни произошли важные события. Скорее всего, именно в этот временной отрезок умер его отец. Но примерно в 1764 году произошло и прибавление в семействе — родился первенец, названный Трофимом. Помимо Трофима у Пугачева были и другие дети, из которых выжили дочери Аграфена и Христина[60].
В 1767 году Пугачев был зачислен в донскую казачью команду есаула Елисея Яковлева, которая входила в состав корпуса Кречетникова, посланного на Правобережную Украину, входившую тогда в состав Речи Посполитой. «Служба наша, — вспоминал Пугачев, — в то время состояла: выгонять из Польши российских беглецов, кои жили тамо в разных раскольничьих (старообрядческих. — Е. Т.) слободах. А как таковых множество собрано было, то генерал Кречетников отправил нас, донских казаков, при афицерах в город Чернигов, где беглецы и отданы были в ведомство тамошнему коменданту»[61].
59
См.: Показание о Пугачеве первой жены его Софьи Дмитриевой. С. 366; Емельян Пугачев на следствии. С. 57, 58, 129, 246, 360.
60
См.: Показание о Пугачеве первой жены его Софьи Дмитриевой. С. 366;