Так что именно его вызвал к доске побагровевший от гнева отец Симон, чьи глаза за стеклами очков горели, точно кошачьи зрачки в темноте.
Лебрак, как, впрочем, и все его товарищи, был уличен в том, что списал: разумеется, это ни у кого не вызывало сомнения, нечего и возражать. Но учителю хотелось хотя бы узнать, удалось ли ему хоть что-нибудь почерпнуть из этого в принципе проклятого всеми современными педагогическими методиками упражнения.
– Лебрак, что такое метр?
– !..
– Что такое метрическая система?
– !..
– Как получили длину метра?
– Гм…
Изо всех сил наморщив лоб, Лебрак, находящийся слишком далеко от Крикуна, старательно прислушивался, буквально истекал потом и кровью, пытаясь припомнить хоть какое-нибудь смутное определение, имеющее отношение к теме. В конце концов на память ему пришли два туманных, очень туманных имени собственных: Деламбр и Ла Кондамин{12}. К несчастью, в его мозгу Деламбр ассоциировался с янтарными трубками{13}, дымящими в витрине табачной лавки Леона. Так что он наобум брякнул со всем подобающим столь серьезной ситуации сомнением:
– Это самое… это Лекон… и Кондом!
– А?! Кто?! Это еще что?! – в приступе ярости прохрипел отец Симон. – Так вот как вы теперь вздумали оскорблять великих ученых! Какая неслыханная наглость, я вам скажу, и хорошенькая подборочка, право слово! Поздравляю, друг мой!
И, чтобы прикончить горемыку, добавил:
– А известно ли вам, что ваш отец посоветовал мне хорошенечко вас отделать? Создается впечатление, что дома вы палец о палец не ударяете, вечно прибегаете к разным уловкам, бездельничаете, вместо того чтобы задуматься о том, как промыть себе мозги, лодырь вы этакий, повеса! Ну что же, мой друг! Если в одиннадцать часов вы не ответите мне всё, что мы сейчас повторим для вас и ваших товарищей, которые стоят не больше вашего, предупреждаю: для начала я каждый день буду оставлять вас после уроков с четырех до шести, пока дело не пойдет на лад! Так-то!
Если бы на присутствующих обрушил свой гнев Зевс-громовержец, то и он бы не произвел на них более глубокого впечатления. Все были подавлены чудовищной угрозой отца Симона.
Поэтому Лебрак и все остальные, от мала до велика, в тот день сосредоточенно внимали учителю, раздраженно излагающему недостатки старых систем мер и весов и приводящему доказательства необходимости введения единой системы{14}. И, хотя в глубине души они нисколько не одобряли измерение участка меридиана от Дюнкерка до Барселоны{15}, хотя и радовались неприятностям Деламбра и просче… то есть обсчетам Мешена, они старательно запомнили для собственного сведения и безотлагательного спасения все эпизоды и обстоятельства этой истории. Курносый и Лебрак, Тентен, сам сторонник «прогресса» Крикун, да и все остальные поклялись именем Господа, что в память о том невыносимом ужасе, который им довелось испытать, они лучше будут всегда все измерять в футах и дюймах, как это делали их отцы и деды и, кстати, от этого чувствовали себя ничуть не ниже ростом – неплохая шутка! Все лучше, чем использовать эту чертову систему старого козла, из-за которой они чуть было не прослыли действительно парнями без яиц в глазах своих неприятелей.
Вторая половина дня выдалась поспокойнее. Они ознакомились с историей галлов и сильно полюбили этих вояк. Так что ни Лебрак, ни Курносый, никто другой не был оставлен после четырех часов, потому что все, и в частности вожак, приложили заметные усилия, чтобы угодить этому старому лопуху отцу Симону.
На этот раз пронесло.
Предусмотрительно позаботившиеся о том, чтобы засунуть в карман свой полдник, Тентен с пятью бойцами выдвинулись вперед, пока остальные отправились по домам, чтобы прихватить по куску хлеба. И, когда при виде вражеского войска раздался боевой клич лонжевернцев «В задницу вельранцев!», они уже ловко и удобно попрятались, готовые ко всем превратностям рукопашного боя.
Карманы у всех были набиты камнями; некоторые напихали их даже в кепки и носовые платки. Рогаточники и пращники внимательно проверяли узлы своего оружия; большинство старших были вооружены терновыми палками с колючками или обожженными сучковатыми ореховыми копьями с затверделыми остриями. Кое-кто, содрав с палок кору, украсил себя примитивными украшениями: зеленые и белые кольца чередовались, напоминая пестроту зебры или негритянские татуировки. «Надежно и красиво», – говорил Було, вкус которого был, возможно, не столь тонок, как острие его копья.
12
14
15