1299 смертию напрасно не умереть, и просила я господина отца иеромонаха Прокла и отца ключаря, дабы его увещали от божественнаго писания о союзе любви нашей, а паче дабы меня он взял к себе в дом; и по прошению их, как я от отца из дому приехала, и жили мы с ним тогдашняго Великаго поста до половины, яко есть по христианским порядкам, и сам он, Осип Андреевич, рад бысть тому, и видя та раба его Варвара житие наше по христианству, начала быть печальна повсегда и горько плакать, и он, ее видя печальну, паки начал ублажати много, ово словами и ово подарки, и меня не остав-ляти в любви своей; и умысли она со клевреты своими подлог положите и наустите жонку Анну, которая по ея избранию принята и ныне живет, а та жонка без меня зимою взята, и паки его возмутили, якоб некий яд учиненный от меня на его здравие; а та-де жонка прежде сего ниже в той горнице бывала не токмо в том шкафе, в котором свой подлог сыскали, и он, слыша от них такое сплетение, и просит его та баба, дабы меня бил и спрашивал прилежно о их подлоге, и говорили так, дабы я в том вину принесла во всем их подлоге того ради, дабы мя в том их умысле до конца погубить, а им правым быть; и, поверя он их сплетению ложному, запершися в горнице, а их всех собрав тут же и приставил ко дверям, и бил меня бесчеловечно и смертно тростию, что ее всю до рук в малые члены разбил, и яко ниже мне в память прите, и голову разбил до крови, и топтал ногами, и за волосы по горнице волочил, и говорил, дабы я по их умыслу вину принесла и не вем, како преста; и от его смертнаго убийства до недели страстныя ниже с места могла двинуться. Того ж Вели-каго поста, в Лазареву субботу, под вечер, пришед ко мне к месту с Алексеем Рыкуновым, якоб хотя некую ласку показать, и сел ко мне на кровать, взял у меня руку, якоб поцеловать, и прокуся палец, и кость всю раздробя, и ноготь зубами сорвал; и в самую Святую Пасху и о Святой Неделе какое его и рабов ко мне ругание было, а жонки той увеселение, что срамно и доносити; ово отчасти тетка моя, вышеписанная Зиновья, видела и слышала. И на Фомины недели паки на мя напался, хотя меня бити, и я от него уравалась и ушла в баню, и те его рабы, меня сыскав, ему объявили, и он за мною пришел и хотел меня клещами железными ушибти, и паки от него ушла окном, и тако ночь всю на улице была под шлюпкой, а во двор идти не посмела; везде ходят, ищут с рабами своими, дабы мя смерти предати, а их за то дарит, дабы меня ругали и гонили, и говорит: “Уже ее не бойтеся, ничто от нея вам зло не будет; а мне будет жена и госпожа, и матушка, Варварва Нефедьевна, то вам и дому моему госпожа”; и за то их жон-ка Варвара ягодами и орехами кормит, дабы меня гонили и ему по ея научению сказывали. И в которую ночь я была на улице, понеж та ночь была вельми страшна, молнии и дождя вельми было много, и пред утром паки в баню пришед сидела, ово от дождя, а больше от страха, а сени и горницы — всё заперто, и паки он ко мне пришед являлся якоб страшен, что и виду его изменитися, и говорит мне: “Того ради к тебе пришед, хощу тя смерти предати”, а сам весь трясыйся, якоб от мраза, и н ап аде на мя и брося на лавку, и гортань мою руками захватил, а на груди колены стал, и оттоле не вем как ушла, и побегла ко двору, и он за мною ж; навстречу нам едут чухченемцы1300 с тертыми брусками, и он, их видя, возвратился, и видя те люди меня необычно таковую изорвану, и волосы на голове простерты, и босу, и тогда я, ово от страха, ово стыда ради, дабы его в больший зазор не ввесть, скрылась под нужником, и как проехали те люди, и он паки искал меня везде, и угрожал отдать в градской приказ: “А вас не отдам ни под который суд, и она надеется на архиерея, а я там нейду и ему не судим”, и им твердо говорил, что: “Вы не бойтеся, вы будете правы, я вас всех оправлю, а ей когда, воровке, будут верить?” и умыслили меня вязать и в канцелярию вести, и я, слыша их такия согласныя слова, оттоле вышла и пришед в воротную избу, где те сторонние люди. И пришед человек его, Дмитрей, и сказывает ему, что воровка та сидит в избе, и он сие слышит, а идти ему за стыд сторонних людей нельзя, и послал ко мне того ж человека, наняв подводу, и сослал меня со священником вавчужским с двора, осмотря мало не нагу, и побрал у меня мои ключи, и ходил в шкатулы. А ключи у меня обрал во Святую Пасху, как я пошла к вечерне, тогда, всё побрав, и везде всё из них выбрав, и жонке той всё вручил, и она, при мне ходя, всё выбирает, якоб ругался мне; и после того позвал к себе протопопа Каллиника и сказывал, и объявлял мои шкатулы порожние, и сказывал ему, якоб я из них всё выбрала и к отцу свезла; и я, пришед, при Каллинике говорила: “Изволь отпереть шкаф, ту и сыщешь, а ключи того шкафа у бабы той”, и он отпер и видит, мало что точию всё иззакрыто; сперва сказал, что нет ничего, и как видеть стало, тотчас опять запер, а меня толкнул и двери запер. И какое ругание от рабов его было, не возможно сказать, видел протопоп Каллиник, также и священник вавчужской; и слышу я ныне от достоверных, что та баба мои серги приданыя, и телогрея, и рубашки всё держит, а меня ругает и хвалится, и до днесь не токмо мне в доме быть, но и благословения родительскаго лишити, сказывая, будто я всё повозила к отцу своему. Тем всем он, муж мой Иосиф, клеплет меня напрасно, а я от него, мужа моего, из дому к отцу моему ничего не важивала: выслал он меня на Холмогоры к отцу моему с вавчужским священником Симеоном при протопопе Каллинике в одной телогрее, и не токмо что от платья мне дал, но и рубашки никакой, кроме той, которая на мне тогда была, не дал, и ныне всё мое приданое у него, мужа моего, в доме; и ныне имею я нужду великую, что мне оболотчи и на голову положить, и к Церкви Божией и никуда выдти не в чем».
вернуться
Чухченемской деревни, отстоящей в двух верстах от Вавчуги.