— Так ведь оно раз на раз не приходится. А уж коли беда приключится, так чего тогда делать? Что я тогда батюшке твоему скажу?
— Полно причитать, старинушка, — хлопает княжич по плечу старика. — Скажи лучше, нельзя ли узнать, кто здесь живет?
— А чего там узнавать, — отзывается тот, — это стрелецкая слобода. Вон тот большой терем с лавкой, стрелецкого полуголовы Анисима Пушкарева. За ним сразу двор стольника Корнилия Михальского, а вот этот окольничего Никиты Вельяминова.
— Чего? — едва не задыхается от удивления молодой человек, — так они здесь живут!
— Скажешь тоже, княжич, — искренне удивляется старик, — знамо дело они все кроме Пушкарева в кремле живут в царских палатах, потому как они государевы ближники. Ну а тут дворы имеют, хозяйство да холопов.
— А чья же тут девка такая красивая…
— Господи Иисусе! Княжич, да что же ты все ка дите малое за девками бегаешь? Ить ты на службу приехал! Мало ли в Москве девок? Может холопка чья.
— Нет, не холопка… уж больно горда.
— Ой, не знаю, княжич. Люди сказывают, что у Пушкарева дочери названные вельми красивы, да своенравны. А все от того, что государь к их семейству благоволит и даже обещал за них приданое дать.
— Да верно ли это?
— Люди говорят!
— И что сватают?
— Того не знаю, а старшая уже заневестилась, так что может и сватают. Только ведь тут как. Знатный человек стрелецких дочек не возьмет, а за простецов те сами не пойдут.
— Эва как.
Окольничий Вельяминов и впрямь был первым царским ближником и проживал вместе с государем в его палатах. Но была у него сестрица младшая. Люди сказывали будто бы красавица она, да такая, что хоть иконы с нее пиши. Но не в том диво, что красива она, ибо ни в какой другой стороне нет девиц краше, чем в земле русской. А в том диво, что была она грамоте обучена, книги читать любила и сказывали даже будто не только по-русски, но и по иноземному. Оно конечно врут много люди, а только чем нечистый не шутит, когда бог не смотрит?
Ради соблюдения приличий проживала девица не в царских палатах, а в братнем тереме окруженная мамками и няньками. Брат у ней бывал почитай что каждый день, ибо любил сестру очень. Да и не было у них никого больше на всем белом свете.
— Здравствуй Аленушка, — ласково поприветствовал сестру окольничий, заходя на ее половину.
— Здравствуй милый братец, — отвечала она ему с поклоном.
— Каково поживаешь?
— Как в тюрьме, братец. Сижу будто невольница в золотой клетке.
— Грех тебе такое говорить Аленушка! — возмутился брат.
— А тебе не грех сестру, будто пленницу держать? Света белого не вижу! В церковь и то с оравой надзирателей!
Выросшая в деревне Алена привыкла к свободе совершенно необычайной для других боярских дочек. Даже после переезда в Москву она долгое время жила почти самостоятельно, пока брат был в походах с государем. Но мирная жизнь понемногу налаживалась, и вместе с миром в их дом пришел Домострой[2].
— Вот выйдешь замуж, — отозвался привыкший к таким претензиям Никита, — заживешь полной хозяйкой. А пока, не обессудь, перед людьми неудобно.
— Ты про что это? — насторожилась девушка.
— Аленушка, — брат попытался сделать голос вкрадчивым, но у него плохо получилось, — ты же знаешь, что я тебя люблю и только добра тебе желаю!
— И что?
— Князь Буйносов к тебе сватается, — вздохнул окольничий, ожидая бури.
— Не пойду за него, — неожиданно спокойно сказала девушка.
— А за кого пойдешь? — нейтрально поинтересовался он.
— Сам, поди, знаешь, — усмехнулась Алена.
Медведеподобный Никита не боялся в жизни ничего. Ему приходилось идти грудью на сабли, грести веслами на галере, осаждать города и самому сидеть в осаде. По большому счету он не боялся даже царя, ибо они были с ним друзьями. К тому же Иван Федорович был справедлив и ни на кого зазря опалы до сих пор не возложил. Но вот такого взгляда сестры он боялся, поскольку не мог ему противостоять.
— Женат он, — вздохнул Вельяминов и отвернулся.
— Ой ли, — певуче протянула девушка, — и кто ту жену заморскую видел?
— Я видел. Кароль видел. Мишка Романов и тот видел!
— И где же она? — не унималась Алена. — Сколь годов государь над нами царствует, а народ не видал ни царицу, ни царевича, ни царевну…
— То государево дело, — нахмурился брат. — Не смей судить! Она сестра свейского короля, через нее у нас с ним мир.
— А я не осуждаю, — опустила глаза боярышня, — только сам знаешь суженый он мой. Ни за кого другого не выйду, так и знай!