(II, 338)
Те же мысли не оставляли его и летом 1828 г. Во время одной из прогулок в компании Олениных по заливу, когда знаменитый художник Доу стал набрасывать его портрет, Пушкин с горечью заметил:
(III, 101)
Но одно дело, что всё это сознавал сам Пушкин, и совсем другое – когда ему на это намекали окружающие его люди. Гневу его на семейство Олениных не было границ, что не замедлило выплеснуться на страницы очередной главы «Евгения Онегина» – этого лирического дневника поэта. Уж как Александр Сергеевич изощрялся в словесном уничижении и отца, и дочери!
(VI, 514)
(VI, 513)
В вариантах было: «Уж так горбата, так мала, / Так бестолкова и писклива» и т. п.
И уж совсем драматична двухлетняя история сватовства Пушкина к Наталье Николаевне Гончаровой.
Н. Н. Пушкина
Познакомившись с нею в Москве зимой 1828/29 г., Пушкин вскоре решил сделать ей предложение. Но памятуя о прошлых неудачах, он готовил сватовство с нехарактерной для него осмотрительностью. В качестве свата он избрал Федора Ивановича Толстого, который пользовался влиянием в семействе Гончаровых. Уже один этот факт примечателен. Толстой был давним недругом Пушкина: его откровенная безнравственность вызывала у поэта резкое неприятие, нашедшее, в частности, выражение в эпиграмме 1820 г.:
(II, 155)
В 1820 г. Толстой распространял оскорбительные для Пушкина слухи, за что был вызван поэтом на дуэль, которая не состоялась в связи со ссылкой Пушкина. Поэт пронес решимость стреляться с Толстым через Южную и Михайловскую ссылки, и в первый же день своей свободы послал ему вызов. Толстого в Москве не оказалось, а затем общие знакомые их кое-как примирили. Нетрудно представить, какие чувства должен был обуздать в себе Пушкин, прежде чем просить Толстого быть его сватом… И все-таки он пошел на этот несвойственный его гордому нраву шаг, преодолев себя во имя будущего, как ему казалось, счастья.
Мать Натальи Николаевны – Наталья Ивановна Гончарова (с ней нам еще предстоит познакомиться) отнеслась к сватовству холодно, и лишь ее нежелание портить отношения с Толстым избавило Пушкина от окончательного отказа. О своем тогдашнем состоянии поэт позже писал будущей теще: «Ваш ответ, при всей его неопределенности, на мгновение свел меня с ума: в ту же ночь я уехал в армию (на Кавказ – Л. А.)… какая-то непроизвольная тоска гнала меня из Москвы: я бы не мог там вынести ни вашего, ни ее присутствия…» (5 апреля 1830 г. – XIV, 404). Столь же холоден был прием, оказанный Гончаровыми Пушкину по возвращении с Кавказа: «Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчанье, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с какими приняла меня м-ль Натали… Я уехал в Петербург в полном отчаянии» (XIV, 404).
В дальнейшем положение изменилось, и повторное предложение Пушкина в начале апреля 1830 г. было принято. Правда, для этого Пушкину пришлось пройти еще через несколько испытаний.
Во-первых, ему пришлось обратиться к Бенкендорфу с просьбой засвидетельствовать перед Гончаровыми его, Пушкина, благонадежность. Едва ли подобное обращение к шефу жандармов было намного приятнее, чем просьба к Толстому быть его сватом. Но Пушкин и здесь сумел себя пересилить… Уж очень жаждал он получить в жены Наталью Николаевну.
Во-вторых, пошли размолвки – главным образом имущественные неурядицы – с будущей тещей, в ходе которых выяснилось, что финансовое положение и той, и другой стороны крайне незавидное.
В-третьих – и это было самым печальным, – Пушкин отчетливо сознавал, что ему предстоит брак с девушкой, которая в лучшем случае его терпит, но не любит. «Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение вашей дочери, – писал Пушкин всё в том же письме от 5 апреля 1830 г., – я могу надеяться возбудить со временем ее привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца» (XIV, 404).