Выбрать главу

С.: Сознание — всегда двойственность.

К.: Идея сознания создаёт двойственность. Бог, знающий самого Себя, — налицо сознание. Он сознаёт, что существует, — налицо сознание. Всегда имеется двойственность.

С.: И корень — желание.

К.: Из той двойственности, сомнительного Бога, происходит сомневающийся. А из сомневающегося происходит сомнение и всё то, в чём можно сомневаться. Фальшивка уже налицо — то, что Бог может знать Себя.

Бог может сознавать то, что является сознанием. Или Богом. Их два. Сознание, сознающее сознание, — это два сознания. Уже начинается сновидение. Поэтому пробуждающееся сознание, осознающее, что оно является сознательным или является чистейшим сознанием, — это уже разделение. Там начинается веданта. Там сознание начинает учить само себя. Оно становится своими собственными учителем и учеником, своими собственными любящим и возлюбленным. Посредством этого происходит вся реализация. Но ничто из этой реализации не даёт ему возможности знать само Себя. Из-за этого драгоценного сознания. Звучит хорошо. Оно никому не нужно. Такое драгоценное. Такое могущественное. Но могущественное в чём? Может ли оно что-то создавать? Может ли оно что-то уничтожать? Я всегда жду, что меня ударит молния, когда я говорю, что Бог бессилен, Он не может касаться Того, что я есть. А То, что я есть, никогда не нуждается ни в каком Боге. И никогда не знает никакого Бога. Бог, о Боже! Создатель.

С.: Вы говорили, что личное и безличное — всегда часть сновидения, но безличное предпочтительнее, поскольку в нём меньше страдания, чем в личном.

К.: Да, есть страдание и нестрадание. И безусловно, ты предпочитаешь нестрадание.

С.: Конечно. Но это по-прежнему в сновидении, и из сновидения невозможно выйти.

К.: Да, и когда есть нестрадание, противоположностью является страдание. Поэтому из нестрадания оно будет возвращаться к страданию.

С.: Так как не быть в картине?

К.: Единственное абсолютное решение — это быть картиной. А картина не знает никакой картины. Бытие вне картины — всё равно часть картины. Картина не знает никакой картины. И будучи картиной, картина не может страдать о картине. Но, пытаясь выйти из картины, ты помещаешь себя в картину.

С.: Когда вы говорите, что картина не знает никакой картины, то имеете в виду такое тотальное присутствие в картине, что…

К.: Нет никакой нужды в тотальном присутствии!

С.: Так что это значит?

К.: Просто быть Тем, что никогда не знает Себя, ни в чём. Ни зная, ни не зная чего бы то ни было. Это ничего не значит. В этом нет никакого «я» и нет никакого значения. Только «я» нуждается в значении.

С.: Нет личного знания…

К.: Нет ни личного, ни безличного. То, что является безличным, не знает никакого безличного, а то, что является личным, не знает никакого личного. А то, что знает безличное, по-прежнему является личным. Так что то, что заявляет: «теперь я переживаю себя безличным», — ох! Кто переживает себя безличным? И воспринимает это лично? И думает, что личное лучше или хуже, чем безличное? Кто определяет, что лучше?

С.: Так что же делать с этим «кто»?

К.: Я не знаю. Ты не можешь его убить, потому что его нет. Ты только даёшь ему жизнь, поскольку думаешь, что оно — это слишком много. Для кого? Оно играет двоих. Одно слишком много для другого. Но и одно, и другое — фантомы. Один фантом, подтверждающий другого фантома. И один фантом, говорящий другому фантому: «без тебя, фантома, мне, как фантому, было бы лучше». Это шизофреническое «я», говорящее, что «я» без «я» было бы лучше. Так что «я» пытается убить «я», так как «я» воображает, что без «я» «я» было бы лучше. Это поддерживает его функционирование. Это любящее заботливое «я». Любящий, который думает: «Если бы у меня была безусловная любовь, если бы я только мог полностью принимать моего любимого, это была бы лучшая безличная любовь». Так что он создаёт условие этой любви, что безличное было бы лучше личного. «Если бы я просто принимал моего любимого как он есть. „Я“», и быть может, есть даже момент единства с любимым, принятие того, что всё правильно и всё совершенно, но даже это мимолётно. Просто противоположность несовершенного. Поэтому совершенная любовь всё равно несовершенна. Поскольку есть тот, кому нужна совершенная любовь. Безличное приятие любимого. Так что ты, быть может, каким-то образом этого достигаешь. И тогда? Аминь. Тогда есть мужчина, на одного мужчину слишком много. Или женщина. На два мужчины слишком много. Поскольку в женщине больше мужчины, чем когда-либо может быть в мужчине. Это как будто ты озадачен, так как хочешь найти последний элемент мозаики для Абсолютной мозаики-головоломки[14]. Ты так озадачен потому, что воображаешь, что ты выходишь из мозаики и затем смотришь на мозаику, и там всегда недостаёт одного кусочка. И ты всегда думаешь — чего не хватает? И ты всегда смотришь на эту мозаику и знаешь — ты всегда видишь, что чего-то недостаёт. И ты всегда хочешь это где-то найти. Ты хочешь всё сделать заново, ты хочешь перестроить всю мозаику. Даже если она полна целиком, чего-то недостаёт, мозаика остаётся незавершённой. И тогда вдруг, в силу какого-то события, ты полностью втягиваешься в мозаику, и больше нет никого озадаченного. Никогда не было никакой проблемы. Головоломка — всегда головоломка, и никогда не бывает озадачена головоломкой. Ты озадачен только потому, что видишь мозаику-головоломку. И в тот момент, как ты видишь мозаику, ты находишься вне мозаики. И тогда ты бываешь ей озадачен. Поэтому каждую ночь ты втягиваешься в мозаику, и в глубоком-глубоком сне ты — и есть мозаика, а кто озадачен, будучи мозаикой? Никто. И каждое утро ты выходишь из мозаики и смотришь на мозаику, и тогда ты озадачен головоломкой. Тогда ты пытаешься заново сложить мозаику так, как тебе нравится. Но каждую ночь этот мозаичник полностью втягивается в мозаику, и тогда мозаика — это просто мозаика.

вернуться

14

Имеется в виду мозаика-головоломка из кусочков картона или пластика (пазл). Английское существительное puzzle означает «загадка, головоломка, мозаика», а глагол puzzle означает «озадачивать, ставить в тупик». Карл использует игру слов «be puzzled by puzzle» (быть озадаченным головоломкой-мозаикой), которую, к сожалению, невозможно адекватно передать по-русски. — Пер.