Гнать я не отваживался. Со стен Глевекестра за нами наблюдали, поэтому мы ехали мучительно медленно, как если бы дружинники старались не растрясти повозку с умирающим господином. Так продолжалось, пока мы не достигли букового леса на крутом склоне, поднимающемся в горы, где овцы все лето щиплют траву на лугах. Оказавшись среди деревьев, надежно укрывающих нас от любопытных глаз, я перебрался из телеги в седло своего скакуна. Годрика Гриндансона, слугу моего сына, я посадил править повозкой, остальные помчались вперед.
– Осферт! – крикнул я.
– Господин?
– Не останавливайся в Сирренкастре, – велел ему я. – Возьми двоих и позаботься о безопасности отца Кутберта. Вытащи слепого ублюдка из постели и доставь обоих в Сирренкастр.
– Обоих? Из постели? – Осферт подчас соображал весьма туго.
– А где еще их можно найти? – спросил я, и Финан расхохотался.
Отец Кутберт был моим священником. Я не хотел попа, но король Эдуард прислал его, и Кутберт мне понравился. Его ослепил Кнут. Меня постоянно уверяли, что Кутберт хороший священник, подразумевая, что он вполне справляется со своими обязанностями. «Какими обязанностями?» – поинтересовался я однажды у Осферта и получил ответ, что тот навещает больных, молится и читает проповеди. Но всякий раз, когда я заглядывал в церковь в Фагранфорде, мне приходилось ждать, пока поп оденется. Затем он появлялся с улыбкой, смущенный и взъерошенный, а минутой спустя выходила Мехраза, смуглокожая рабыня, на которой он женился. Настоящая красавица.
И Кутберту грозила опасность. Я не был уверен, знает ли Этельхельм, что это отец Кутберт обвенчал Эдуарда с его кентской избранницей. Если знает, то священнику надо заткнуть рот. Возможно, Эдуард и не раскрыл имени священника. Король любил сына, нравился ему и Кутберт. Но насколько далеко простирается его привязанность? Эдуард не был слабым королем, зато был ленивым – предпочитал переложить бо́льшую часть забот о королевстве на плечи Этельхельма и кучки исполнительных попов. И те, надо признать, управляли Уэссексом твердо и разумно. А у Эдуарда появилось время, чтобы охотиться и распутничать.
Пока король гонялся за оленями, кабанами и юбками, Этельхельм прибирал к рукам власть. И употреблял ее весьма толково. В Уэссексе вершилось правосудие, ремонтировались бурги, фирд[5] упражнялся с оружием, а даны наконец усвоили, что вторгаться в Уэссекс себе дороже. Этельхельм тоже вел себя вполне достойно, пока не разглядел шанс стать дедом короля. Причем короля великого. Он будет направлять внука, как направлял зятя, и я не сомневался, что Этельхельм находится во власти тех же амбиций, какие обуревали Альфреда. То была мечта объединить всех саксов, взять четыре королевства и слить в одно. Мечта хорошая, но Этельхельму хотелось уверенности в том, что именно его семья претворит ее в жизнь.
И мне предстояло остановить его. Если получится.
Я должен был это сделать, потому что знал про законнорожденность Этельстана. Он являлся этелингом, первенцем короля, и, кроме того, я любил парня. Этельхельм не остановится ни перед чем, чтобы избавиться от него, а я – чтобы защитить.
Ехать нам было недалеко. Едва оказавшись на гребне холмов, мы учуяли дым, говорящий о близости очагов Сирренкастра. Мы спешили, и у меня ныли ребра. Земля по обе стороны римской дороги принадлежала Этельфлэд, и то была добрая земля. В полях, под охраной людей и собак, паслись первые ягнята. Эти угодья Этельфлэд получила от отца, однако брат мог отнять их. Неожиданный приезд Этельхельма в Глевекестр указывал на союз между Эдуардом и Этельредом. Или, скорее, на то, что Этельхельм принял решения, определяющие судьбу Мерсии.