Ёган передал заряженный арбалет Волкову, тот взял и нетерпеливо спросил у мальчишек:
— Ну, скоро вы?
— Сейчас, господин, — отвечал один из них, — мушкет заряжен, фитиль разжигаем.
— А коли одного-о-о-о в жар бросит, — продолжал голос, — то и другие захворают, раз коготок увяз, то и всей птичке пропáсть. Все вы здесь перемрете, всех вас язва пожрет.
— Видите? — спрашивал кавалер у мальчишек, когда те влезли к нему на бочки. — Вон он у трубы стоит. Левее луны.
— Вижу, вижу его, господин, — заверил тот, что собирался стрелять, — далеко, думал он ближе, раз так орет громко.
— Далеко, но попасть можно, — заметил кавалер, поднимая арбалет.
— Попасть можно, — согласился мальчишка, тоже прицеливаясь. — Даст Бог — попаду.
— Говорите, когда палить, — попросил второй, поднося фитиль, — мы готовы.
— А-а-а потом, после жара… Нет-нет, бубоны сразу не пооявятся. Сначала придет ло-о-омо-о-ота-а-а, страшная ломота-а-а, — продолжал голос так противно, что Волков не выдержал:
— Пали!
И сам спустил тетиву, и почти сразу грянул выстрел оглушительно:
Вс-с-сш-ш-шпа-а-ах-х!
Так, что ухо у него заложило.
Волков не знал, кто из них попал, он или мальчишки, но крик оборвался, силуэт на крыше сложился пополам и исчез в темноте. Стало очень тихо, и тогда кавалер крикнул:
— Эй, ты где? Чего замолчал, а то нам интересно, что будет после ломоты?
Все, кто был на винном дворе, ждали, запищит ли снова мерзкий голос, но было тихо, как и положено ночью.
— Наверное, он забыл, — сказал Роха, — или дела у него какие появились. В общем, сказки закончились.
Кто-то засмеялся. И напряжение стало спадать.
— Ну, чего стали-то? — спрыгивая с бочки, произнес Волков. — Моемся все, кто был на вылазке, и оружие не забудьте отмыть. Кто не смоет с себя грязь — получит язву, помните, что этот демон пропищал?
Перед тем как лечь, он подозвал к себе брата Ипполита и попросил:
— Приглядывай за людишками, боюсь, как бы этот черт визгливый прав не оказался. — Молодой монах кивал, а сам боялся. Кавалер это видел: — Ну чего ты?
— Господин, а если кто занедужит, как быть? Не знаю я, как лечить его, — растерянно говорил брат Ипполит.
— Я и подавно не знаю, — отвечал Волков, — будем выносить их за ворота, в соседний пустой дом, а там как Бог даст. — Монах продолжал кивать головой. — Ты, главное, следи, чтоб хворых промеж здоровых не было.
Монах ушел озадаченный, вздыхал, спать не пошел, сел к костру, где грелись солдаты, что несли караул. А рыцарь спать-то лег, да вот только заснуть сразу не смог, уж больно нехороши были дела, чтобы сладко засыпать, не помаявшись перед сном.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 12
⠀⠀
ыч был хитер, не знал кавалер второго такого же. Он и пошел к каменотесу, взяв с собой мешок с хлебами и сыром и кувшин с вином. Волков и еще десяток солдат остались позади, не пошли, чтобы не пугать. Ждали, пока долго и настойчиво Сыч колотил в ворота дома. Наконец кто-то откликнулся из-за ворот, и теперь Сыч стал долго с кем-то разговаривать. А кавалер с солдатами ждали. Но у Сыча не получалось, ворота ему никто не отпирал, наконец он плюнул с досады и пошел к Волкову.
— Ну? — спросил тот.
— Не открывает, паскуда, боится. Собратом меня называл, а сам не отворяет. Говорит: Скажи «слово», собрат. Какое ему еще слово?
— Скажи ему «соло скриптум» и назови его собратом.
— Чего сказать? — переспросил Сыч.
— «Соло скриптум»[20] — клич еретиков, — объяснил кавалер, — и зовут они себя собратьями или сотоварищами.
— Экселенц, откуда вы все это знаете? — удивился Сыч.
— Я с ними девять лет воевал, чего ж мне не знать, — холодно ответил Волков, — иди уже давай, вытащи его мне сюда.
— Сейчас, экселенц, — обещал Сыч и пошел, приговаривая, — «соло скриптум», собрат, «соло скриптум».
Но и после этого ворота Сычу не открыли, Волкову надоело ждать.
— Сержант, — приказал он солдату в рыцарском шлеме, — ищи, чем дверь ломать.
⠀⠀
Еретик был худ, изможден, зарос щетиной, стоял, исподлобья глядел на солдат. И молчал, а вот баба его выла, и четыре исхудавшие дочери тоже скулили беспрестанно.
— Прекратите, — велел кавалер, — никого не убьем, никого не тронем, если поможете попасть в цитадель. Еще хлеба дадим. Сыч.
Сыч тут же раскрыл мешок, стал показывать хлеб и сыр, потряс кувшином:
— А тут вино.