О первой молитве [59]
Свойства первой молитвы [60] таковы. Когда кто–либо стоит на молитве и руки и очи вместе с умом воздевает [61] к небу, а [62] ум воображает божественные мысли и представляет небесные красоты [63], ангельские чиноначалия, обители праведных; говоря попросту, все, что слышал из Писания, собирает в уме во время молитвы, — он побуждает свою душу [64] к божественному вожделению, явно всматриваясь в небо. Бывает и так, что у него текут слезы из глаз, и потихоньку он начинает кичиться в сердце, возноситься, мнить происходящее божественным утешением и молиться, дабы всегда пребывать в таковом делании. Это признаки прелести, ибо добро перестает быть добром, если совершается не должным образом. Значит, если таковой человек станет безмолвствовать неисходно [65], то невозможно ему не сойти [с ума]. Если же он случайно и не впадет в эту страсть [66], то стяжать добродетели или достичь бесстрастия ему невозможно. Этим вниманием обольщены чувственно видящие свет, обоняющие некие благовония, слышащие голоса и многое иное того же [рода]. Одни и вовсе стали одержимы [67] бесами, бродя в помешательстве с места на место и из области в область. Другие, не узнав «преобразившегося в ангела света» (2 Кор. 11, 14) и возгордившись [68], прельстились, впредь пребыв неисправимыми до конца, {С. 17} не принимая никакого вразумления от людей. Иные [69] наложили на себя руки и стали самоубийцами, побужденные к этому обманщиком их: кто–то бросился с кручи, кто–то удавился [70]. Да и кто рассказал бы обо всех [71] различиях дьявольской прелести? Уже из этих слов [человек] разумный может узнать, что за прибыль рождается [72] от первого внимания. Если же кому–то удастся избежать этих напастей благодаря общежительству [73] (с отшельниками это случается), без преуспеяния тем самым [74] они проходят [75] всю жизнь.
О второй молитве [76]
Вторая молитва [77] такова. Когда [78] ум отправляется [в путь], собираясь от чувств и охраняемый внешним чувством, собираясь со всеми {С. 18} помыслами и [79] тщетно [стараясь] забыть их, иногда испытывая помыслы, иногда же внимая мольбам к Богу, произносимым устами, иной раз привлекая к себе плененные помыслы, в другой же и сам, объятый страстью, снова начинает [80] принудительно возвращаться в себя, — то невозможно так воюющему [81] когда–либо умиротвориться или увенчаться победным венком. На самом деле таковой похож на человека, сражающегося в ночи, который хотя и слышит голоса врагов и получает раны, но ясно <ему> увидеть, кто они, откуда пришли, как и ради чего ранят, нельзя, потому что виновник такого урона — мрак ума. Так [82] воюющий не избежит сокрушения от мысленных иноплеменников и, подъемля труд, все же лишается мзды. При этом, окрадываемый тщеславием, он мнит себя внимательным и, находясь во власти этого [тщеславия] и будучи его игрушкой, иногда даже порицает остальных [83], что они не таковы, и превозносится, ставя себя пастырем овец и уподобляясь слепцу, обещающему показывать дорогу слепцам [84].
Таковы образы второй молитвы [85], по которым трудолюбивый может узнать о вреде [86] ее. Впрочем, вторая настолько превосходит первую, насколько полнолунная ночь лучше беззвездной и беспросветной [87].
О третьей молитве [88].
Итак, начнем [89] говорить и о третьей молитве [90]: вещь странная и неудобосказуемая, а для неведающих [91] не только неудоборазумеемая, но {С. 19} и почти что невероятная; дело, не во многих обретаемое. Кажется мне, что и [92] такое благо исчезло вместе с послушанием [93]. Ибо послушание уводит возлюбленного своего [94] от настоящего века [95] сего лукавого, являет его беззаботным и беспристрастным, соделывает [его] легко и незамедлительно текущим к искомому пути, если только сможет он разыскать надежного проводника. Ибо что преходящее отторгнет ум умерщвленного послушанием для всякого пристрастия [96] мирского и телесного? Какой заботой отвлечется возложивший на Бога и своего отца [97] всякое попечение [98] души и тела, более не живя для себя и не [99] «желая дня человеческого» (Иер. 17, 16) [100]? Отсюда постигаемые умом обстояния (periagwga…) <бого>отступных сил, наподобие веревок опутывающие и окружающие ум тысячами помыслов, прорываются, так что оказывающийся свободным, властно воюя и [101] исследуя вражеские замыслы, искусно изгоняет <их> и воссылает молитвы с чистым сердцем. Таково начало уединенного [102] жительства. Не так начавшие будут сокрушены зря. Начало же третьей молитвы [103] берет начаток не от взирания горе [104], воздеяния рук, собирания мыслей и призывания помощи с неба: все это, как мы сказали, признаки первого прельщения. Но опять–таки, и не от второго [заблуждения] берет начаток ум, обращая внимание на внешние чувства, но не видя внутренних врагов. Таковой, как мы сказали, поражается, а не поражает; ранится, и не знает [105] <кем, откуда, как и почему> [106]; в плен уводится, и не в силах отразить пленивших. Все время «на спине» его, скорее же — на лице «строят [ковы] грешники» (Пс. 128, 3) и исполняют его тщеславием и самомнением.
68
dox£menoi (от dokšw) codd.: приемше (dex£menoi, от dšcomai) слав. (под влиянием decÒmenoi в конце предложения?).
70
Выделенные курсивом слова любопытно, по нашему мнению, сопоставить с одним местом из апокрифических «Псевдоклиментин» (11, 15, 8: Die Pseudoklementinen I. Homilien, ed. B.Rehm, J.Irmscher, F.Paschke, GCS 42. Berlin: Akademie–Verlag, 21969), где апостол Петр описывает ухищрения демонов по отношению к обманутым язычникам: prof£sei g£r tinoj ™phre…aj À ¢n£gkhj À œrwtoj À ÑrgÁj À lÚphj À ¢gcÒnV À Ûdati pn…xantej À ¢pÕ krhmnoà ·…yantej À aÙtoceir…v À ¢poplhx…v À ˜tšrJ tinˆ p£qei toà zÁn meqist©sin. В нашем тексте: ¥lloi d aÙtÒceirej kaˆ aÙtofÒneutoi gegÒnasi… ›teroi krhmno‹j ˜autoÝj œrriyan: ¥lloi ¢gcÒnV ™cr»santo, причем порядок перечисления прямо обратный: навряд ли эти совпадения чисто случайные.
78
Hausherr считает, что эта длинная фраза с тяжелым синтаксисом, возможно, испорчена, и рукописи ВО различным образом (к тому же неудачно) пытаются исправить ее. Однако славянский перевод прекрасно соответствует чтению большинства греческих рукописей, так что речь может идти лишь о не совсем удачном построении предложения автором трактата (впрочем, как и во многих других местах). Понятно, что смысл фразы при таком синтаксисе улавливается с некоторым трудом. Речь идет, как нам представляется, о методах борьбы ума с чувствами. Ум пользуется вместо сильнейших приемов оружием противника (то есть этими же самыми чувствами) и не может потому сразить врага окончательно, одной рукой сваливая его, другой же — поднимая. Как нам кажется, издатель совершенно не понял идеи автора, допустив при этом в переводе ряд грубых насилий над грамматикой. Наше толкование, похоже, поддерживает и славянский перевод.
79
Союз и (равный здесь но), стоящий после чувством, переставлен сюда ради большей ясности фразы.
81
Далее в D следует отрывок со слов «окрепший ум, преследуя, изгоняет» (см. ниже, с.00) вплоть до конца трактата (=D1), затем следует переход к разделу о третьей молитве, откуда текст вновь повторяется до самого конца (=D2).
83
Слав. иначе понимает падеж, опуская отрицание: есть егда иннеми яко темижде осуждаемь и възношаемь.
93
Слав. читает (вряд ли надежно) или понимает фразу совсем иначе: мню же яко таковому добро к послушанию притеще (sic) [вместо личной формы глагола при такой конструкции в слав. ожидался бы инфинитив].